– Я Роза, – сказала она хриплым голосом. – Меня прислала Анджела.

– Входи, Роза. Входи.

Делани отошёл назад, и она вошла, хрустя ботинками по твёрдому снегу, который нанесло за ночь. Она закрыла за собой калитку. От её пухлых губ шёл пар. Она потопталась на коврике, пока Делани держал дверь в вестибюль открытой, и прошла в коридор. Делани закрыл за ней вторую дверь.

– Это он, да? – сказала она и улыбнулась малышу.

– Его зовут Карлито.

Её улыбка стала ещё шире, обнажив твёрдые белые зубы; она повернулась к Делани.

– Хорошо. А где ванна?

Делани, всё ещё одетый в халат и рабочую рубашку, почистил зубы и сполоснул раковину, пока вода наливалась в небольшую ванну. Над ванной торчала старая душевая трубка. От струящейся воды поднимался пар, и он пальцами протёр окошко в запотевшем зеркале. Дверь ванной комнаты оставалась открытой, и он увидел, как Роза вешает своё пальто на спинку стула. Она выглядела более худой в своём длинном тёмном платье ниже колен над мужскими ботинками. Она вошла в ванную и положила перед унитазом ящик из-под сыра. Раздела мальчика, побросав одежду на пол, и обернула его в большое бежевое полотенце, чтобы не замёрз. Глаза малыша расширились. Что это? Кто это? Сколько же людей в этом мире?

– Ладно, выходите, – сказала она Делани. – Одевайтесь. Я вымою этого мальчика.

Делани вымыл лицо, вытерся и, улыбаясь, закрыл за собой дверь ванной. Натянул брюки, чистую рубашку, носки и башмаки. Из-за двери ему был слышен её низкий ласковый голос: «Какой симпатичный мальчик. Теперь ты красивый и чистый, ты будешь красивым и чистым. А это что такое? Что у нас здесь? Вот теперь и тут красиво и чисто. А волосы? Давай их тоже вымоем. Красивые светлые волосы. Такие нельзя носить грязными».

Спасибо, Роза. Спасибо, Анджела.

Она говорила с лёгким нью-йоркским акцентом, «гарязный» вместо «грязный». Вместо союза «и» – нечто более близкое к «ы». В слове «вещь» слышалась буква «ш». Она определённо не вчера сошла с парохода. А потом зазвонил телефон, впервые за много часов. Он поднял трубку.

– Эй, это я, – сказала Моника. – Я в телефонной компании. Я сказала им, что нам нужен этот проклятый телефон. Я сказала им: эй, он же доктор, люди могут умереть. Затем я застрелила троих парней в приёмной. Это сработало.

Делани засмеялся.

– Что бы я без тебя делал, Моника?

– Вы бы ходили по вызовам, вот что. А пациенты сходили бы с ума, пытаясь к вам прорваться. Я буду минут, может, через двадцать.

– У меня тут для тебя сюрприз.

– Не люблю сюрпризов.

– Этот, возможно, полюбишь.

– Увидимся.

Она повесила трубку. Он застегнул рубашку. Как давно ты здесь, Моника? Сколько уже времени ты работаешь медсестрой, секретарём и вышибалой? С того момента, как мы открыли приём. Ещё до проклятой Депрессии. Со времён президента Гувера. С тех пор, когда Молли завела себе таинственный сад на верхнем этаже, её орлиное гнездо, её убежище. Подальше от Моники, которая раздражала её своей энергией, пунктуальностью или просто ежедневным присутствием. Подальше от пациентов. Подальше от меня. Дверь ванной открылась, и вышла Роза, она мило улыбалась, лицо блестело влагой, одной рукой она прижала малыша к своему пышному бюсту, другой принялась вытаскивать одежду из коляски. Карлито тоже улыбался, показывая на Делани и крутя пальчиком. Она быстро надела на него две рубашки и вельветовые штаны.

– Так, где тут кухня? – спросила она.

Делани проводил её вниз по лестнице до кухни, она опять держала мальчика на руках.

– Такая маленькая, – заметила она мрачно.

Он пустился в объяснения: мол, на этом этаже главным было оборудовать холл, офис и туалет для посетителей, но она толком не слушала его. Они вошли в кухню, она посадила малыша на стул. А Карлито показал на буфет.