В одной из комнат с низкими потолками была кровать, на которой спала Грейс; другая была пуста. Когда ей исполнилось тринадцать, вторая комната стала её студией – стол с керамическим верхом, мольберт, табурет. Она любила эту комнату, особенно тогда, когда её пронизывали лучи утреннего света. Он заметил брызги старой краски на полу и открыл дверь шкафа, чтобы увидеть кисти, банки, чашки и тюбики с краской. Он поднял тюбик жжёной сиены. Тот оказался тяжёлым, как утюг.

Он посмотрел в ванную, увидел старую ванну с львиными лапами, опирающимися на кафель, и керамическую раковину с отбитым краем. Он повернул кран. Вода потекла, сначала ржавая и кашляющая, затем чистая. Когда Грейс рисовала акварелью, она мыла здесь свои кисточки. От масла – никогда, говорила она. От этого может забиться слив. Масляные кисти она вымачивала в растворителе, а затем полоскала под краном в саду. Теперь на верхнем этаже был жуткий холод, будто где-то в Сибири. Делани жалел о том, что он не рискнул установить паровое отопление до того, как началась Депрессия. В комнатах стояли керосиновые обогреватели, и в зимние месяцы, когда вся семья была в сборе, мистер Ланцано безропотно втаскивал жестянки с керосином по лестнице наверх, а его сын помогал ему доставлять лёд в летнюю жару. Запах керосина был отвратителен, но Грейс, будучи подростком, утверждала, что он ей нравился. «О, папочка, он такой, прямо настоящий!» Как долго она здесь прожила? Восемь лет? Нет, семь. Не из-за этого ли керосинового запаха я теперь вынужден даже в пургу спать с открытым окном?

Делани помедлил, прежде чем открыть дверь в большую комнату, выходящую окнами на улицу. Комната Молли. Он не открывал эту дверь с той августовской ночи, когда ему послышалось, как она играет одну из прелюдий. Это было спустя год с того момента, как она ушла, а сейчас был январь, то есть прошло уже шестнадцать месяцев с тех пор, как она исчезла. А тогда, в августе, он лежал в постели один посреди просторной дубовой пустоты, и взбежал по лестнице, и открыл дверь. Музыка смолкла. Он позвал её по имени. Молли! О, моя Молли!

Но её там не было. В пустом доме не было ни звука, за исключением его тяжёлого дыхания.

В ту ночь исполнилось двенадцать месяцев с момента её исчезновения, и она так и не вернулась. Возможно, в этой комнате она больше никогда не появится. Эта комната была её таинственным садом, полным книг, музыки и снов. До того самого момента, когда она спустилась по лестнице и пошла в направлении реки, и ветер развевал её синее платье. Люди видели её идущей, но я был занят на вызовах. Будь оно всё проклято.

Он глубоко вдохнул, выдохнул и вошёл.

Комната была такой, как всегда, – просторной, с более высоким потолком, чем в комнатах прислуги. Паркет был серым от покрывавшего его слоя мелкой пыли. Камин заждался огня. У окон стоял рояль, выглядел он царственно, невзирая на пыль, заполнявшую пространство между окнами. Делани сел на крепкую широкую банкетку, откуда были видны кумиры Молли, портреты которых висели в рамках на стене. Мистер Бах, мистер Моцарт, мистер Брамс, мистер Скотт Джоплин, мистер Арнольд Шёнберг. В послевоенные годы он так часто уходил по вызовам, на больничные обходы или к лежачим пациентам, что она играла лишь только для своих маэстро.

Правая стена от пола до потолка была забита его и её книгами. Многие из его книг были на верхних полках, у самого потолка, некоторые ещё со школы, несколько дюжин – времён его довоенной учёбы в университете Джонса Хопкинса. Учебники были набиты тогдашним медицинским невежеством и сегодня превратились в бесполезный мусор, который невозможно продать даже старьевщикам с Четвёртой авеню. Но он не мог их выбросить. Когда-то он любил их и учился по ним. Сегодня они были чем-то вроде состарившихся учителей, время которых прошло. Затем его взгляд упал на нижние полки, полные сокровищ. Дикенс, Стивенсон, Марк Твен. Конрад и Голсуорси, Генри Джеймс и Эдит Уортон. На одной из полок Драйзер стоял в соседстве с Достоевским, и ему когда-то пришло в голову, что они ругаются друг с другом, и каждый преисполнен собственной правоты. Слева, не в силах их унять, стоял добрый доктор Чехов. Если повезёт, эти книги достанутся мальчику в наследство. Но кто научит его их читать?