– Ожидаем в любой момент, герр барон, – ответил Ридеке.

– Ладно – позавтракаем спокойно! Бернд и Дитер, будете хорошо себя вести, поедете на станцию за братом.

Мальчики радостно завопили.

– Папа, – сказал Дитрих, – Макс привезет мне львиную шкуру? Он обещал.

– А мне слоновий зуб, – добавил Бернд. – Но я не верю, что он сдержит слово. Дедушка говорит, что все африканские путешественники привирают.

– Такого слова я точно не произносил, мальчик мой, – возразил граф Тойпен, пока все садились за стол. – Однако же африканские путешественники охотно преувеличивают, правда, не только они, но и путешественники в целом. Это в их природе.

– И Герштекер? – спросил Дитер. – Да, дедушка?

– Немного. Да, он тоже несколько преувеличивает.

– Дедушка, в книге Герштекера, которую ты дал нам почитать, – начал Бернд, – есть замечательная история про индейца, перешедшего реку по спинам крокодилов без единого укуса. Я бы хотел знать, правда ли это. Ты веришь?

– Возможно, это были ручные крокодилы, – предположил Тюбинген.

– Нет, дикие! – возразил Бернд. – За индейцем гнались, но преследователей сожрали. Дедушка, поразительно, что они не съели именно индейца!

Дедушка попробовал объяснить такое совпадение счастливым случаем. В глазах мальчиков он был всезнающим. Для него в мире не осталось тайн. Непрестанные вопросы близнецов нередко приводили его в замешательство. Они спрашивали и спрашивали, пока у него не кончались ответы. Как-то вечером Бернд захотел узнать, что такое звезды.

– Небесные тела, дитя мое, как и наша Земля.

– А как же они подвешены там на небе?

– Они двигаются в пустом пространстве.

– Что это такое – пустое пространство?

– Бесконечность, мой мальчик.

– Но, дедушка, у всего должен быть конец, иначе ничего никогда не закончится, а такого не может быть!

– Бесконечность никогда и не заканчивается, дорогой Бернд.

Бернд подумал и с сомнением добавил:

– Нет, дедушка, не верю. Всему есть конец…

С тех пор как Макс присоединился к экспедиции доктора Хаархауса в Узагару[5], граф Тойпен стал приверженцем колониальной политики. Ему непременно требовалось какое-нибудь увлечение. Долгое время он со всей страстью предавался коллекционированию в благотворительных целях. С необычайным рвением он собирал все, что попадалось под руку: марки, билеты на поезд, пробки от винных бутылок и их обертки из фольги, старые газеты, окурки и пуговицы – короче говоря, всевозможные бессмысленные предметы. Граф хранил их в своей комнате в огромном шкафу прошлого века аккуратно рассортированными. По прошествии года он отправил все это в Красный Крест. Интересуясь тем, какие результаты принесла его благотворительная деятельность, он попросил оценить присланную коллекцию. В ответ немедленно пришло длинное письмо с благодарностями, в котором значилось, что за сокровища графа выручили примерно семь марок и пятьдесят пфеннигов. На эти деньги бедному сироте можно было одеть одну руку или, возможно, обе ноги, но не более того, что разозлило графа, заплатившего за одну только пересылку пять марок и двадцать пфеннигов, после чего он забросил коллекционирование.

Колониальная политика интересовала его невероятно. Это было совершенно в его духе: крестовый поход против рабства и язычества и одновременно приобретение новых территорий. Граф вырезал из «Железного креста»[6] заметки и статьи, посвященные колониальным вопросам, и хранил их, а также изучал все посвященные Африке книги, которые находились в домашней библиотеке. Их было немного и все старые. Но для начала хватило и этого. Особенно увлекла графа книга А. Робертса «История новообретенных народов Северамбеса, живущих на третьем континенте, иначе именуемом Африкой, в том числе одного совершенно нового, а также рассказ о правительстве, обычаях, религиозных обрядах и языке этой доселе неизвестной европейцам нации». Он полагал, что это труд предшественника Ливингстона. Время от времени граф выписывал и новые книги о путешествиях, чтобы поразить Макса своими знаниями по его возвращении. Это развлекало старика и заполняло в изобилии имеющееся у него свободное время. По большому счету он был горько обижен на правительство за отставку «в самом расцвете сил». Само собой, признавать, что он никогда не был превосходным дипломатом, а всегда являлся лишь юрким приспособленцем, граф не собирался. Подобно тому, как в своих склонностях он едва ли ориентировался на современность, застрял он в прошлом и в том, что касалось государственных дел, и был своего рода пережитком, вроде как парики при дворе. Честные переговоры казались старику чем-то грубым, он предпочитал политические интриги. Эту склонность к подковерным играм, ставшую причиной его отставки, он сохранил. Граф продолжал интриговать по мелочи – «для домашних надобностей», как говорил его зять, – улыбаясь, потирая руки, с любовью и замечаниями, вполне достойными персонажей из комедий Скриба.