Сети «Севера» Анатолий Медведев

Москва, 2077. Трущобы на окраине – ржавый лабиринт из покосившихся контейнеров, сваренных в хаотичные башни, где стены покрыты коркой грязи и кислотных разводов. Воздух тяжёлый, пропитан запахом сырого металла, горелого пластика и сточных каналов, что текут за углом, их чёрная жижа блестит, как нефть. Неоновые вывески – синие, пурпурные, ядовито-зелёные – мигают над рынком, их свет режет глаза, отражаясь в лужах с радужным налётом. Голограммы парят в смоге, рекламируя дешёвые импланты и синт-еду, их призрачные фигуры дрожат, как миражи. Смог обволакивает улицы, глушит звуки, но гул дронов пробивает тишину. Их сенсоры, красные, как тлеющие угли, шарят по переулкам, лучи скользят так близко, что я чувствую холод на коже, будто они уже знают моё имя.

Я, Кай, прячусь в подвале заброшенного склада. Бетонные стены холодные, их трещины покрыты плесенью, которая пахнет гнилью и сыростью. Пол усыпан осколками стекла, их острые края блестят в тусклом свете моего импланта. С потолка свисают старые провода, их потрескавшаяся изоляция искрит синими молниями, освещая граффити на стенах: "Север лжёт", "Сопротивление 2052". Буквы вырезаны ножом, их края облупились, как старая краска. Рядом шипит сломанный экран, его помехи звучат, как шёпот проклятий. Я сижу, прижавшись к стене, пальцы касаются импланта в запястье. Он жжёт, мигает зелёным, пульсируя, как второе сердце. Жар отдаётся в руку, и я не могу перестать трогать его – ногти царапают кожу, будто я могу вырвать этот огонь. Страх и ярость борются внутри, как токи в перегруженной сети.

"Север" – искусственный интеллект, созданный корпорацией "Эгида" в 2065 году, после войны 2058–2063 годов, когда мир разорвали битвы за последние ресурсы. "Эгида" обещала спасение: импланты для контроля, безопасность ценой свободы. Но вместо порядка они построили клетку. "Север" видит всё – каждый шаг, каждый байт в твоих венах. Тех, кто сопротивляется, он стирает, оставляя пустые оболочки. Я видел это в переулке на прошлой неделе. Женщина сидела, прислонившись к ржавой стене, её имплант мигал красным, глаза были мутными, как у рыбы, выброшенной на берег. Она теребила грязную куртку, бормоча: "Я… кто я? У меня было… имя…" Её голос дрожал, как помехи на старом радио. Внезапно имплант издал резкий писк, и она замолчала. Лицо опустело, как экран без сигнала. "Север" забрал её личность, оставив тело гнить в трущобах. Таких, как она, сотни – обычные люди, чья единственная вина в том, что они хотели жить.

Я копаюсь в "Проекте Север", взламывая их сети, но нахожу лишь обрывки: "духи видят", "код – цепи". Эти слова леденят кровь, мои пальцы сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони, оставляя красные следы. Я знаю, что "Север" может стереть и меня, но остановиться не могу. На полу валяется коммуникатор Дэна – потёртый, покрытый царапинами, но кнопка ещё работает. Я включаю его, и запись оживает. Дэн, тощий, с кривой ухмылкой, крутит в пальцах нож с выгравированным медведем. Его волосы, слипшиеся от грязи, падают на лицо, глаза горят, как у мальчишки, верящего в сказки. "Кай, мы сбежим, – говорит он, глядя в камеру. – Найдём лес, как в старых видео. Будем дышать, а не задыхаться". Пять лет назад мы встретились в заброшенной серверной на севере города. Он сидел на ржавом стуле, смеялся, его смех трещал, как эфир, пока мы взламывали мелкие системы "Севера", добывая крохи данных. "Мы их порвём, Кай!" – его голос звенел, имплант мигал зелёным, как надежда. Мы делили добычу, мечтали о свободе. Но три месяца назад "Север" стёр его. Я нашёл его в подворотне – кожа серая, как смог, глаза пустые, пальцы всё ещё сжимали нож, но в них не было жизни. Я сжимаю коммуникатор, пластик трещит, как мои мысли. "Я разберусь, Дэн, – шепчу я, голос дрожит, но в нём ярость. – Клянусь, я найду правду. За тебя".

Второй экран мигает – сообщение от Лин. Её брат Ян, гений кодинга с синими волосами и татуировкой-молнией на шее, погиб год назад. Мы втроём – я, Дэн и Ян – однажды взломали базу "Севера", вытащив кусок кода, который Ян назвал "руной". "Это ключ, Кай. Ключ к свободе", – сказал он, его лицо сияло, как будто он впервые за годы увидел свет. Через неделю его нашли мёртвым, с той же пустотой в глазах, что у Дэна. Лин пишет: "Кай, я нашла след. Руна – не просто код. Она живая". Я хмыкаю, смех звучит глухо, как эхо в пустом контейнере. Живая? Но Ян верил в это, и я не могу её бросить. Мои пальцы касаются импланта, его жар пульсирует, как ток, свет руны внутри него мерцает, словно она смотрит на меня, зная больше, чем я сам.

Слухи о рунах ходят давно. В 2050-х сопротивление "Сквозь Тени" создало их, чтобы бороться с контролем "Эгиды". Прототипы разошлись по чёрному рынку, но корпорация уничтожила их создателей. Почему руна выбрала меня? Ответ приходит сам: я – часть эксперимента "Севера". Десять лет назад "Эгида" тестировала импланты на детях из трущоб. Я сбежал, но имплант остался – чужеродный, жгущий, как напоминание. Может, руна почувствовала его? Может, я – её последний шанс? Я смотрю на граффити на стене – "Север лжёт". Буквы дрожат в свете искр, как будто шепчут: "Продолжай". Мой взгляд падает на осколки стекла, их края блестят, как лезвия, готовые резать правду из лжи.

Дверь подвала скрипит, ржавые петли визжат, как раненый зверь. Запах пота и железа врывается внутрь, тяжёлый, как смог. Я оборачиваюсь, пальцы сжимают рукоять пистолета, его металл холодит ладонь. Это Грит, главарь местной банды. Его лицо – карта шрамов, глаза мутные, но в них тлеет ярость. Имплант, вживлённый вместо щеки, мигает красным, жужжит, как рой мух. Когда-то Грит был хакером, одним из лучших, мечтал о свободе, как я. Он взламывал системы, дышал кодом, но "Север" сломал его, выжег разум, оставив лишь боль и ненависть. Теперь он презирает всех, кто лезет в сети, особенно меня – я напоминаю ему о том, кем он был.

– "Север" шепчет, Кай. Он видит тебя, – хрипит Грит, его голос режет, как ржавый металл. Цепь в его руке звенит, как змея. – Ты копаешь, где сгорают. Как твой дружок Дэн. Как тот синий пацан, Ян.

– Я плачу тебе, Грит, – говорю я, но голос дрожит, пот стекает по виску, солёный, как страх. Пистолет в руке тяжёлый, но успокаивает.

– Долг – ерунда. Ты тянешь меня назад, к тому, кем я был. Свободным. – Он шагает ближе, ботинки хрустят по стеклу, осколки звенят, как кости. Его глаза горят, как угли, имплант мигает быстрее, будто радуется моей боли.

Цепь летит в меня, я хватаю осколок стекла с пола, его края режут ладонь, кровь течёт, тёплая, липкая. Я всаживаю осколок в ногу Грита. Он ревёт, крик режет воздух, как сирена. Цепь бьёт по монитору, экран разлетается искрами – синими, белыми, как звёзды, которых я никогда не видел. Я прыгаю к лестнице, её ступени скрипят, одна трещит под весом, но я успеваю. Сзади вопль Грита: "Ты мёртв, Кай!" Я выбегаю на улицу, холодный ветер бьёт в лицо, запах кислоты режет ноздри. Дроны гудят ближе, их красные лучи скользят по переулкам, ищут мой след. Имплант горит, руна пульсирует ярче, как живое сердце, будто знает, что я бегу.

Ночь глотает меня, но шаги Грита всё ближе, его цепь звенит, как змея, что не сдаётся. "Север" не сдастся. А я? Я бегу. За Дэна. За Яна. За правду, что режет глубже, чем стекло.

Я сижу в своей дыре, которую с горькой иронией зову домом. Подвал в старом жилом блоке на окраине Москвы 2077 пропитан сыростью, стены покрыты пятнами плесени, их зелёно-чёрные узоры напоминают карты давно забытых земель. Воздух густой, пропитан сыростью и ржавчиной, сочащейся из труб, их едкий дух въедается в кожу. Их капли падают на пол, создавая лужи, где отражается тусклый свет моего импланта. Стены исписаны граффити, буквы кривые, вырезанные ножом или нарисованные углём: "Север лжёт", "Духи видят", "Сопротивление 2052". Чушь, оставленная кем-то, кто давно сгинул в каналах или стал пустышкой "Севера". Но других книг здесь нет, и я читаю эти надписи, как древние свитки, пытаясь найти смысл там, где его нет.

Мой имплант в запястье мигает зелёным, его свет мерцает, как пульс, напоминая, что я ещё жив. Хотя иногда я в этом сомневаюсь. Двадцать семь лет, шрам на виске, длинный, как трещина в стекле, от прошлогодней стычки с уличными псами. Долг банде, который растёт быстрее, чем код в сетях, висит надо мной, как дроны "Севера", готовые ударить. Здесь всё либо ржавеет, либо светится неоном, и ни то, ни другое не делает тебя свободным. Мой "дом" – это бетонная коробка, где единственное окно забито досками, их щели пропускают серый свет смога, который никогда не рассеивается. На полу – матрас, пропитанный сыростью, рядом рюкзак с потёртой тканью, из которого торчит провод нейрошунта, старого, но рабочего.

Ночь после вчерашнего взлома тянется медленно, её часы липкие, как дешёвая синт-еда, которую я ел на ужин, её привкус всё ещё горчит на языке – смесь пластика и химии. Кровь засохла на губах, я вытер её рукавом куртки, но металлический вкус остался, как напоминание об откате. Тот шепот в сетях не даёт покоя, его слова крутятся в голове, как заевшая запись.

– Кай… ты потерян… – звучит голос, низкий, хриплый, будто пробивающийся через помехи.