Спасибо Чудю, который отыскал нормальный чистый ручей, где мы и расположились с комфортом. Никаких туманов, дохлых рыб и птиц в обмороке я не видел, потому совсем не мешал Яшке устраивать себе спа-процедуры после дневного перехода. Здесь вода была действительно холодная, не до конца прогретая пробившимся сквозь ветки солнцем, но разве ж это остановит человека жаждущего смыть с себя пыль.


Разбудили меня тягучий, мучительный, будто из кошмара стон Яшки и гортанный вой Муры. Кошь орала и полосовала когтями черноту, пристроившуюся на груди Марьяны. Это нечто впилось в сестру щупальцами на висках и грудине и с каждой секундой разрасталось и плотнело. Пока я осмыслял происходящее, оно уже значительно вдавило тело сестры в мягкий лесной дерн. Когти Муры причиняли ему некоторый дискомфорт, но значительного вреда не наносили. Я попытался было отодрать его от жертвы, но рука завязла в каком-то мерзком киселе, кожу обожгло будто кипятком. Заорал очнувшийся Чудь и кинулся выпутывать из тряпок ведьмин меч.


– Держи скорее! Рассеки тварь, иначе она сожрëт Яшу!


Железяка, которую я двумя руками-то мог до этого только уронить, на адреналине лёгким прутиком хлестнула по черноте, развалив её на две, вмиг обросшие плотью, половины. Теперь у моих ног рычал и скрëб землю когтями то ли волк, то ли пëс.


– В огонь его.


Маруся мотнула головой, указывая кого именно имела ввиду, но это было излишен. Пока я подпихивал останки монстра к костру, Чудь метнулся в лес и вернулся с охапкой веток.


Лагерь свернули быстро, монстра втолкнули в огонь и завалили ветками, которых с избытком натаскал тяжело дышащий с перепугу Чудь. Я подхватил Марьяну на руки и тронулся вслед за спутниками в чащу от разгорающегося кострища.



***

Яша не просыпалась весь день. Я и Чудь несли её попеременно, не останавливаясь на привал – очень уж хотелось подальше отойти от жуткого места. Кисть, которой я хватал монстра выглядела отвратительно: кожа вздулась волдырями ожогов, кое-где начала отслаиваться. На удивление ничего не болело. Совсем. Был нарастающий зуд и с каждой минутой всё больше хотелось разодрать эти волдыри. Когда стало совсем невтерпёж, я поддел краешек отслоившейся кожи.

Она отошла легко, как перчатка снимаемая с руки, обнажая под собой совершенно здоровую розовую кожу.



Почти весь день накрапывал дождь. Сначала слегка, потом начал усиливаться, постепенно набирать силу и к сумеркам уже напоминал ливень. Хорошо что незадолго до этого, мы набрели на заброшенную избушку. То ли это было обиталище лесника, то ли охотники пережидали здесь непогоду, но сейчас было видно что в ней давно никого не было. Притолоку входной двери украшала надпись: "Будь как дома, путник!"


– Неожиданно, – засомневался Чудь.


– Не привередничай, зато крыша над головой, и стены от всяких там… волков.


– Не нравится мне здесь, – Чудь развëл лапами, но больше возражать не стал.


Внутри было пыльно и пусто. Посреди единственной комнаты стоял большой пыльный стол, в дальнем углу примостился здоровенный, в человеческий рост сундук. Чудь, конечно же, сунул туда нос и выудил из недр хранилища большой и тëплый даже на вид тулуп. Его мы расстелили на сундуке и уложили туда Яшку. Маруся примостилась возле сестры. Сначала она неотрывно наблюдала за Марьяной, потом прикрыла глаза и улеглась, но вскидывалась на каждый шорох и на любую смену ритма дыхания.


– Всё хорошо, не бойся. Она просто спит, последствий не будет.


Я не просто успокаивал Марусю, я точно знал, что это так. Откуда? Не знаю. Знал и всё.




Мерзкий вой дверного звонка больше не терзал слух. На лбу наверняка останется след от кнопки. Да, именно лбом я его и зажал, поднять руки было невозможно: левой я зажимал рану на правом боку, а правой вообще шевелить не мог. Дверь открылась и я рухнул вниз. Точнее моё тело. Видел как сестра зажала рот ладошками, чтоб не закричать. Как из прокушенной ладони по её запястью струйкой побежала кровь. Она рухнула на колени рядом с моим трупом и тонко завыла на одной ноте. Дрожащими руками перевернула тело, с трудом, трижды промахиваясь поймала язычок собачки молнии и расстегнула ветровку. Было тихо. Сердце не билось.