– Есть кто дома?

Ти-ши-на.

– Чего орëшь? Не на торгу, небось.

Я подпрыгнул от неожиданности и заглянул под кровать, откуда доносился голос. Из под кровати на меня глядели две пары горящих глаз. Одни поменьше, знакомо синие, вторые раза в четыре больше первых и янтарно-медовые.

– Вылезайте. Оба.

Сначала из темноты гордо выплыла Мура (да помню я, что Стефания-Алиса-Мария-Карлита!), потом высунулась когтистая конечность, утеплëнная серо-лиловой шерстью, поизображала предсмертные судороги, но, видя неодобрение зрителей, снова скрылась в темноте. Плюнув на частичную демонстрацию красоты и нагнетание ужаса, из под кровати попой вперёд вылез… вылезло… Шерстяная помесь гремлина и мастера Йоды в моих потеряных год назад шортах, разномастных носках (тоже моих, если что) и в Яшкиной футболке с саблезубой белкой из "Ледникового периода". Ну воооооот, а Яшка всё меня шпыняла, мол, взял поносить и не вернул.

– Здрасть, – выдало существо.

– Виделись, – я сурово свëл брови.

– Мяу, – добавила Мура.

– Вот и познакомились, – Йодо-гремлин развёл лапами и попытался вернуться в подкроватье.

– Не так быстро, молодой человек. Будьте любезны представиться по всей форме.

Яшкина дрессура не прошла бесследно. Вон как монстрик засмущался и заковырял пол ногой с риском вскрыть когтями паркет.

– Чюдь. Можно просто Чудо.

—… вище.

Оно само как-то вырвалось, честно не планировал ляпать. Чюдь надулся, сурово сложил лапы на пухлом пузике.

– Сам дурак! – он показал мне фиолетовый язык и нырнул под кровать. Я, было, сунулся за ним, даже пошарил рукой где-то там в темноте.

– Эй, я же в шутку! Ладно, ладно. Чудо, так чудо.

– … вищщщщщщщще, – прошипел Чудь из темноты, а в следующую секунду оттуда мне в лицо рванулись клубы пыли, огрызки яблок, фантики от конфет (это не я, это Яшка!) и считавшийся унесенным ветром с балкона мой носок. Понятно. Обиделся.

Всю следующую неделю я пытался помириться и задобрить Чудика то конфетами, то пряниками, то молоком, то колбасой. Безуспешно.

Сегодня договорился встретиться с Яшкой, может присоветует чего – она у меня умная. Вот чайку-кофейку с пирогом навернëм и покумекаем.

До парадной не дошёл каких то пару метров, как компашка чистых гопников вырулила из-за угла со стандартным наездом "закурить-позвонить-дать-на-пиво". Драка завязалась быстро и так же быстро рассыпалась после удара ножом в бок и короткого: "Шухер!"

Как добрался до квартиры не помню. Помню визг звонка, испуганное Яшкино лицо, метнувшуюся под кровать Муру. Кажется, упал я прямо там, в прихожей. А потом, вроде, тащили куда-то. Вроде, Яшка плакала. Вроде, Чудь шипел что-то успокоительное. Вроде, под кровать запихивали и везли куда-то то ли на лодке, то ли на санках.

***

Месяц резанул по глазам хлеще солнца, даже сквозь веки жог глаза. Хотел прикрыть их ладонью, но рука не поднималась. Глубокий вдох вместо успокоения отозвался болью, будто прошили от правого подреберья до ключицы. Затошнило. Выдохнул с присвистом.

– С возвращением, витязь.

Тихий голос раздался совсем рядом, будто на ухо шепнули. Скосил глаза за лучом лунного света,что лился из оконца над лежанкой, но никого не увидел.

– Ох и прыток ты. Насилу догнала да возвернула, так к Моране поспешал.

Говорившая вынырнула откуда-то из-за изголовья и склонилась надо мной. Прислушалась к дыханью. Вроде и светло от луны, а лица не видно. Одно тёмное пятно в обрамлении тëмных же волос. Накрыла узкой ладонью мои глаза и свет перестал терзать их. Ладонь пахла травами.

– Спи. До свету далеко.

Я провалился в сон сразу, как будто выключили тумблер.

В следующий раз я попал удачнее и проснулся утром. Ничего не болело, дышалось легко и без последствий, руки слушались, ноги тоже. Голова только кружилась. Яшка, когда увидела меня сидящим на постели (то ли лавка, то ли топчан – я не разбираюсь в этих извращениях), аж охапку трав выронила, которую затаскивала в избу с улицы. Как мы оказались в этой самой избе и зачем, я собственно и поинтересовался у сестрицы и Чуда за завтраком. Хозяйку дома звали Власта и она вполне оправдывала своё имя – одним взглядом могла подковы гнуть и пожары тушить. Женщина неопределимого возраста (и двадцать лет ей легко можно было дать и сорок), черноволосая с прозрачно-голубыми, нездешними какими-то глазами. Так вот, она выставила на стол крынку с молоком, мëд, каравай хлеба да кашу, предложила угощаться и выплыла из избы на вольный воздух.