Я опускаю телефон и касаюсь шеи.
– И что это вообще было? То, что на ней было? На шее?
– Это называется бабочка, – отвечает Лиля. – Женский галстук-бант.
Я жду продолжения. Не дождавшись, повторяю:
– Женский галстук-бант.
Секрет, чтобы заставить людей говорить, – повторить их последние слова. Нет ничего более вдохновляющего для человека, чем звук его собственной речи.
Лиля, хоть и видела, как я использую этот прием сотни раз, все равно поддается.
– Да, женский галстук-бант, что-то в стиле дешевой распродажи из 1989-го. Немного корейская школьница, немного деревенская мышка, идущая на воскресную службу. Никто бы такое не надел.
– Женщины теперь носят галстуки? – вмешивается Каганов. – Оставьте хоть что-то нам, мужчинам!
– Нет, это не мужской галстук, – объясняет Лиля. – Бабочка – это широкий бант с длинными концами, свисающими вниз. Представь тонкий шарфик, завязанный в бант у шеи. Хотя держу пари, он у нее был на клипсе. Это так в ее стиле – серая птичка.
Я хмурюсь. Клипса определенно рушит мою фантазию – такой бант нельзя медленно развязать, потянув за кончик, не получится дразняще вытащить его из-под воротника.
Если бы она была моей, я бы настоял на настоящем длинном куске ткани, завязанном вокруг воротника, который можно развязать, словно распаковывая подарок – ее полную и абсолютную капитуляцию. Я бы медленно вытащил его из-под воротника. Убрал бы в сторону. А затем пуговицы – одна, вторая, третья. Кусочек простого белого бюстгальтера, без всяких изысков.
Лифт останавливается на шестом этаже. Мы выходим, и я иду в свой кабинет, мысли кружатся вокруг этой деревенской мышки.
Клипса или завязанный бант? Завязанный был бы лучше – развяжешь, и ткань останется. Всегда полезно для… игривых затей. Я бы поднял его, показывая ей. Изменился бы тогда её взгляд? Почувствовала бы она наконец тревогу?
Хотя в банте на клипсе тоже есть своя прелесть. Женщина, которую я мог бы воспринимать всерьез, выбрала бы клипсу. Мода – пустая трата времени. Женщина, которую я уважаю, ценит эффективность и порядок, а не возню с завязыванием банта.
И вот у меня уже две лишние фантазии о какой-то деревенской мышке, которую я больше никогда не увижу.
Или увижу?
Кто она такая? Что она здесь делала? Мой бизнес – это множество разных направлений. Может, она шла в отдел кадров?
Я беру бумаги со стола. Это документы, которые нужно подписать. Изменения в контракте отмечены закладками.
Я хватаю ручку, представляя, как провожу языком по изящному изгибу ее носа. Представляю ее, распростертую подо мной, с волосами, словно песчаниковое сияние вокруг головы, распущенную, задыхающуюся, обнаженную в моей постели. Или обнаженную, но с этим бабочкой-бантом.
Я сглатываю, пытаясь унять сухость во рту.
В кабинет заходит один из помощников.
– Ой, простите, – говорит он.
Он пришел за контрактом.
– Нет, подожди.
Я просматриваю изменения, подписываю и передаю ему.
– Скажи, в отделе кадров сегодня проводят собеседования?
– Собеседования на что? – спрашивает он.
– На работу, – отвечаю я. – Узнай.
Глава 3
Лиза
Лифт, в который мне разрешено войти, поднимается только до второго этажа. Двери открываются, и я шагаю к стойке ресепшен. Женщина за стойкой, прижимая телефон к уху, поднимает палец, жестом прося подождать. Её светлые волосы туго закручены в пучок на макушке, с маленькой косичкой, искусно вплетённой в причёску, словно нитка жемчуга в ожерелье. На табличке перед ней выгравировано имя – Екатерина.
– Чем могу помочь? – спрашивает Екатерина, наконец оторвавшись от телефона.
– Мне нужно встретиться с Прохором Алексеевичем, – говорю я, стараясь звучать уверенно.