– Очень добры, – хмыкает Каганов, находя это забавным. – Прямо волк, только с бумажником вместо клыков.

– Скорее скорпион на черепахе, – Лиля выгибает бровь, её голос становится масляным, а басня звучит, как пошлый анекдот из подворотни.

– Я не плачу целое состояние охране, чтобы они пускали всех в вестибюль? – рычу я, чувствуя, как раздражение закипает в горле. – Может, кто-то проверит их работу? Или они теперь раздают пропуска каждому встречному?

– Займусь, – кивает Максим.

Я смотрю в телефон, но перед глазами – та девушка. Раздражающая, не смотрела, куда идёт. Максим ошибается, думая, что она не знала, кто я. Она знала.

Я избегаю внимания, но люди всё равно узнают. Это видно по мелочам – их лица напрягаются, плечи замирают, подбородок приподнимается, иногда делают шаг назад, сами того не замечая. Инстинкт. Я ловлю этот щелчок на циферблате их эмоций. Видел его слишком часто, чтобы ошибиться.

Люди слепы. Плывут по жизни, как рыбы в мутной воде, тычась в стекло аквариума. Поэтому я богат, а они – жалки.

Эта девушка… Её взгляд – открытый, прямой – выдал, что она узнала меня. Не шелохнулась, не отступила. Смотрела без страха, будто бросала вызов, даже когда я присел перед ней.

«Вы так добры».

Её голос – не робкий, не заискивающий, а твёрдый, с лёгкой насмешкой. Она не из тех, кто кланяется. Это зацепило. Я привык к двум типам: тем, кто боится, и тем, кто лебезит. Она – ни то, ни другое.

В её глазах мелькнуло что-то… любопытство? Упрямство? Она не просто врезалась в меня, как растяпа. Она была там с целью. И этот дурацкий галстук-бабочка – чёрный, бархатный, как из старого фильма. Кто так одевается в Москве? Это не случайно. Она хотела, чтобы её заметили. Или чтобы не забыть, кто она.

Я видел её сумку – потёртую, но организованную. Телефон в боковом кармане, куда я его положил. Она не удивилась, не дёрнулась, только шепнула это «эврика», будто я разгадал её секрет. Странная. И слишком смелая для той, кто столкнулась с человеком, которого боится полгорода.

– Прохор Алексеевич, – голос Лили вырывает меня из мыслей. – Вы слышали? Совет директоров хочет отчёт по новому проекту к понедельнику. Снова.

– Пусть ждут, – отрезаю я. – У них есть цифры за квартал. Этого хватит.

– Они настаивают, – Лиля щурится, как кошка перед прыжком. – Говорят, без отчёта не подпишут финансирование.

– Тогда напомни, кто платит за их кофе и кожаные кресла, – бросаю я, не отрываясь от телефона. – Они подпишут. Всегда подписывают.

Каганов хмыкает, Максим молчит. Лифт останавливается на шестом этаже. Мой этаж. Двери открываются, и я шагаю в коридор, где свет льётся из панорамных окон, а мрамор под ногами блестит, как лёд. Мой мир – холодный, чистый, под контролем.

Но эта девушка… Она не вписывается. Её лицо – кудри, выбившиеся из-под заколки, большие глаза, горящие решимостью, – застряло в голове. И этот галстук. Чёрт, он нелепый, но на ней выглядел… уместно. Как часть её. Она не из тех, кто растворяется в толпе. Это раздражает. И интригует.

– Максим, – говорю, не оборачиваясь. – Узнай, кто она. И почему была в вестибюле.

– Уже, – отвечает он, листая планшет. – Охрана говорит, какая-то Лиза, без пропуска. Сказала, что на встречу, но не зарегистрировалась. Они её отправили на второй этаж.

– Лиза, – повторяю я, пробуя имя на вкус. Оно простое, как хлеб, но в нём есть что-то твёрдое, как кость. – Найди всё. Кто, откуда, зачем.

– Может, просто курьер? – предполагает Каганов. – Упала сумка, там планшет, ключи, всякое барахло.

– Не курьер, – отрезаю я. – Курьеры не смотрят так. И не носят такие галстуки.