Сейчас я был ей действительно нужен.

Я взял телефон. Все прежние контакты были оборваны, но несколько номеров в памяти по-прежнему хранились, и ее тоже. Я позвонил. От долгих гудков к горлу подступила тревога. Но она взяла трубку.

– Алло?

– Я тебя жду.

Мы не виделись уже очень давно, но узнавали друг друга даже по запаху и звуку шагов. Волосы у нее сильно отросли с нашей последней встречи, я никогда не видел их такими длинными. Собранные на затылке в тугой хвост, они ее безбожно старили. Или мы настолько давно не виделись? Нет, не может этого быть. Дождь и ветер обязательно приведут их в должный беспорядок.

А вот сама она была далека от порядка: вся сжатая, сбитая, концентрированная. Я это видел по ее походке, по взгляду, которым она меня искала, по губам, по линии подбородка и плечам. Я видел это и знал, что это плохо.

Заметив меня, она на секунду остановилась. Я улыбнулся. Ее губы дернулись, но не сказать, что в улыбке. Широкими шагами, как крейсер на полном ходу, она двинулась в мою сторону и чуть не сбила с ног, обняв.

Нет, это были не объятия. Она упала в меня: руки судорожно сжались, подушечки пальцев впились в мои плечи, как впивались бы в камень на краю обрыва. Она прерывисто вдохнула, словно боялась расплакаться, и только после того, как я обнял ее в ответ, – расслабилась. Мы не сказали друг другу ни слова, просто стояли так, прижавшись друг к другу. Долго.

Мне нравятся объятия.

Никому не позволялось обнимать меня так крепко, как ей.

Пока мы ехали в город, снова оба молчали. Она сидела рядом на пассажирском кресле, откинувшись на спинку, смотрела то в окно на горы, то на меня. Иной раз улыбка появлялась на ее лице, но я эту улыбку знал и знал, что она скрывает.

Она ко мне приехала наизнанку вывернутая, изможденная, загнанная в себя, как в ловушку. Приехала в последний момент – еще немного и сорвется, упадет. Но она бы ни за что не призналась в этом.

– Чего улыбаешься? – Спросил на светофоре.

– Просто рада тебя видеть.

– Я тебя тоже.

Квартирка, в которой он жил, и бар, которым управлял, находились в той части старого города, который был действительно старым. Сюда редко заходили туристы, зато завсегдатаев среди местных было много. Он бросил что-то парню, который следил за заведением в отсутствие хозяина, и взял мои вещи.

– Не нужно, я сама…

– Перестань. Дай мне хоть что-то для тебя сделать.

Хоть что-то.

Из всех его жилищ, в которых мне доводилось бывать, это было самым скромным. Бирюзовая лаковая краска на стенах кое-где откололась, обнажая бежевую штукатурку под ней; маленькая ванная и крохотная кухонька с газовой плитой и тарахтящей вытяжкой, которая совсем не располагала к тому, чтобы на ней умещалось более двух человек, и даже маленький балкон, выходящий окнами во двор, не справлялся с решением этой дилеммы. В единственной комнате стоял огромный лакированный мебельный гарнитур, низкая тахта, на которой можно было без труда уместиться хоть вчетвером, тумба с иконами, а в углу – ненужный и погасший – ютился старый телевизор. Из комнаты был выход на узкий незастекленный балкон, и, выйдя на него, я поняла, почему из всех возможных вариантов, он выбрал именно этот. С балкона виднелись горы, виднелось море, виднелся угловатый неровный город.

Когда я спустилась вниз попробовать местной выпивки, день уже крепко клонился к вечеру, так что народу в баре было полным-полно. Да еще – пятница. Тихо сидя за стойкой, я наблюдала: заново впитывала все характерные движения и повадки, манеры, привычки. За то время, что мы друг друга не видели, он изменился. Не настолько, чтобы стать неузнаваемым, но все равно – ощутимо. Он повзрослел. Но я знала, что это уловка, что где-то в нем внутри все равно есть та самая сущность, с которой я любила и ненавидела иметь дело.