Тёмный коридор.

Он знал его слишком хорошо – длинный, бесконечный, уходящий во мрак. Стены, неестественно гладкие, без трещин, без окон, блестели, как отполированный камень, отражая слабый свет, что струился откуда-то сверху – холодный, голубоватый. В конце коридора, в полумраке, парил ключ. На нем была грубая руна земли, что дрожала в воздухе, будто живая. Ключ светился мягким, призрачным сиянием, манил его, гипнотизировал как удав кролика. Андрей шагнул вперёд. Его ноги дрожали, тело вспотело, каждый последующий шаг давался сложнее предыдущего. Он тянулся к ключу, пальцы дрожали, воздух густел, становился вязким, сковывая движения. Дверь – массивная, деревянная, с ржавыми петлями и трещинами возникла перед ним из ниоткуда. Она захлопнулась с глухим стуком, отрезая путь.

Он рванулся к ней, не понимая, что происходит, ударил кулаком по дереву – раз, другой, третий. Содрал кожу на костяшках. Выступила кровь. Андрей молотил по двери из всех сил, не обращая внимания на раны. Но дверь не поддавалась. Звук шагов за ней – тяжёлых, медленных – заставил его перестать молотить по двери. Кто-то был там за дверью. Или что-то. Андрей не из пугливых, многое повидал за годы работы детективом, но сейчас замер от ужаса. Ключ за дверью вспыхнул ярче, сияние пробилось сквозь щели, ослепляя его, и шёпот – низкий, невнятный, заполнил коридор. Андрей вслушивался, но ни черта не мог понять. Ни одного знакомого слова, ничего.

Андрей открыл глаза, рывком выпрямившись на стуле. Пот заливал лоб, рубашка прилипла к спине, сердце колотилось так, что он слышал его в ушах. Он шумно выдохнул, сбрасывая наваждение, потёр лицо ладонями, ощущая холодный пот на коже. «Неужели я так быстро отключился? Это же был сон. Просто сон… да?» – попытался успокоить себя Андрей. Но ключ был настоящим – он видел его в переулке, держал в руках, чувствовал его тяжесть. Это не просто кошмар. Это что-то большее. Он сжал кулаки и зачем-то посмотрел на них. Наверно хотел убедиться, что крови нет. Он не верит в мистику. Не хочет верить.

Но воспоминания не отпускали – они цеплялись за него, тянули назад, в прошлое. Андрей встал, прошёлся по комнате, деревянный пол скрипел под ногами. Подошёл к окну, распахнул его шире – холодный ветер ударил в лицо, прогоняя остатки сна. Но вопросы остались.

Его родители. Их смерть.

Сколько себя помнил, он жил с бабушкой. Её мягкий голос, чуть дрожащий от возраста, рассказывал одну и ту же историю: мать и отец погибли в автокатастрофе, когда он был совсем маленьким – года три, а может четыре пять, она никогда не уточняла. И Андрей верил ей. Никогда не сомневался. Никогда не проверял – ни свидетельств, ни газетных вырезок, ни вопросов соседям. Просто принимал её слова как должное, как ребёнок принимает сказку перед сном и верит в происходящее. Но теперь он задумался: почему? Почему он не копнул глубже? Почему эта история, такая простая и удобная, теперь казалась ему чужой?

Он попытался вспомнить их лица – мать с тёмными волосами, отец с усталой улыбкой, – но образы ускользали, расплывались, как отражения в мутной воде. Он знал их только по фотографиям, что стояли на комоде в доме бабушки, где они улыбались, глядя в объектив. Но теперь он всматривался в память и видел тень в их глазах – или это было его воображение? Почему он не замечал этого раньше? Почему не спрашивал? Тогда это было не важно.

И ещё одна деталь, что раньше казалась мелочью, а теперь резала глаза: в его жизни не было никого, кроме бабушки. Ни тётей, ни дядей, ни двоюродных братьев или сестёр – ни единой ветви семьи, что уходила бы за пределы их маленького дома на окраине города. Только он и она, в окружении старых стен, запаха выпечки и тишины, что скрывала больше, чем говорила. Будто его семья родилась из ничего, будто у неё не было корней, прошлого, истории. Это ненормально. Он должен был заметить это раньше.