Семь ключей к тьме Ульяна Тесля

Глава 1. Падение печати

Тьма стояла в воздухе, как сырой туман. От него першило в горле. В сердце леса высились мрачные стены древнего монастыря. Камень, покрытый зеленоватым мхом, источал вековую сырость, а узкие окна-бойницы с треснувшим стеклом, смотрели в никуда. Массивные ворота, окованные ржавым железом, скрипели под напором ветра. Надвратная арка, увитая плющом, хранила следы вырезанных крестов, но время и дожди стёрли их очертания, оставив лишь убогие остатки.

Сотни лет назад, пожалуй, в самую темную ночь, когда луна и звёзды укрылись за плотной завесой облаков, в центре монастыря собрались семеро. Монахи этого места. Избранные. Их фигуры тонули в тяжёлых плащах – ткань, потемневшая от сырости и времени, была расшита золотыми символами. Эти символы в отблесках огня казались живыми, готовыми соскользнуть с материи и убежать прочь от этого места. Лица монахов прятались в тени глубоких капюшонов. У алтаря. Грубого алтаря из чёрного гранита, – стояли песочные часы. Их стекло покрывали тонкие трещины, а песок внутри струился медленно, отсчитывая последние мгновения перед неизбежным. На алтаре лежал свиток с древними письменами. Это было пророчество, гласившее, что тьма пробудится, если её не связать до полуночи этой ночи.

В полночь факелы вспыхнули сами собой. Их пламя бросало тени на стены, где каменные ангелы шевелились в отблесках – то ли в предостережении, то ли в насмешке. Пол под ногами был выложен плитами, по которым от старости уже пошли трещины. В центре зала чернела семилучевая звезда. Она была вырезанная в камне глубокими бороздами. На алтаре лежал медальон – старый, потемневший от веков, но металл его сиял болезненным блеском. Семилучевая звезда на нем пылала багровым светом.

Семеро заняли свои места, встав на лучи звезды. В правой руке каждого был ключ – тяжёлый, отлитый из потускневшего металла, с рукоятью, покрытой сломанными рунами. Ключ ветра засиял серым, низкий монах с нервным тиком шептал молитвы; ключ земли горел коричневым, грузный монах сжал его, хрустя суставами, и пробормотал: «Земля нас не простит»; ключ воды покрылся инеем, худой монах с длинными пальцами капал воском себе на руку, не замечая боли, и дрожал: «Она живая, я слышу её»; ключ металла звякнул о камень, молодой монах со шрамами выкрикнул: «Если конец, пусть плавиться!»; ключ огня вспыхнул алым, старый монах с горящими глазами молчал, но его руки дрожали; ключ воздуха засветился белым, высокий монах с астматическим свистом выдохнул: «Воздух густеет… оно здесь». Главный, Отец Рафаэль, возвышался над алтарём. Высокий, с аскетичным лицом, изрезанным морщинами, он казался высеченным из того же камня, что и стены. Глаза горели лихорадочным огнём, но в них таилась тревога. На шее висел седьмой ключ – чёрный, с зазубренными краями и руной крови. В руках он держал фолиант – кожа переплёта потрескалась, страницы крошились.

– Мы не знаем, что зовём, – голос монаха ветра сорвался.

– Семь стихий, семь печатей. Так велено – сказал монах металла решительно, но взгляд метался. – Пророчество не лжёт: она идёт за нами всеми.

– Она живая. Она нас не пощадит, – тихо сказал монах воды и опустил глаза.

Монах огня молчал, но его пальцы, сжимавшие ключ, дрожали. Он бросил быстрый взгляд на алтарь, где лежал медальон, и его губы едва заметно шевельнулись, словно он шептал что-то, чего не должны были услышать другие. Рафаэль заметил это, его брови нахмурились.

– Хватит, – Рафаэль вскинул ладонь, требуя тишины. – Это наш долг – связать её, пока она не пожрала мир. Семь стихий – семь печатей. Мы не творим магию, мы запираем древнюю дверь. Если не успеем – она распахнётся сама. Если тьма предаст, я не дам ей взять всё.

Он коснулся кармана плаща, где лежал чёрный флакон. Это была его тайна, его подстраховка. Братья не знали, но он предполагал: заклинание из древних свитков могли прочитать неверно. Если тьма выйдет, то он отравит свою кровь – последнюю нить ритуала.

Рафаэль начал читать. Слова на мёртвом языке – резкие, шипящие – взвились в воздух. Пламя факелов затрепетало. Тени закружились, вытягиваясь в когтистые силуэты. Земля дрогнула, пыль посыпалась с потолка. За стенами раздался жалобный крик – тонкий, звериный. Монах металла дёрнулся, выронив ключ из руки. Ключ упал и звякнул о камень. Рафаэль вскинул ладонь, требуя продолжать. Но в этот момент он заметил, что монах огня что-то прячет в рукаве. Это был маленький нож, которым он незаметно вырезал на краю алтаря символ похожий на глаз, смотрящий из камня.

– Каждое слово, каждый шаг, каждый вздох – это часть цепи. Любая ошибка, одно слово не туда – и цепь рвётся, – голос Рафаэля сорвался, но монах огня лишь опустил голову, его глаза заблестели в свете факелов. – Что ты делаешь?

– То, что должно быть сделано, – прошептал монах огня так тихо, что слова утонули в гуле ритуала. Рафаэль хотел шагнуть к нему, но земля дрогнула сильнее, и он вернулся к фолианту.

– Ты нарушил круг… этот знак – не часть Печати. Он зовёт, а не сдерживает! Врата открываются, – прошептал он, и тень сомнения мелькнула в голосе. – Семь душ… семь стихий…

Когда последняя строка сорвалась с губ, он вскинул голову, капюшон соскользнул, обнажая седые волосы, прилипшие ко лбу. Остальные заговорили – голоса слились в гулкий хор, отражаясь от стен. Песок в часах замер. Факелы вспыхнули багровым, медальон задрожал. Внезапно резкий порыв ветра ворвался в зал. Пол затрясся, плиты сдвинулись с глухим скрежетом. Стены загудели. Трещины побежали по камню, выпуская тонкие струи чёрного дыма.

Медальон вспыхнул ослепительно, багровый свет залил круг, волны жара ударили в лица. Пламя рванулось к потолку. Стекло песочных часов лопнуло с резким звоном, песок высыпался. Монах ветра захрипел, схватившись за горло, глаза закатились, оставив белки, чёрная струйка стекла по подбородку. Он рухнул, но ключ так и остался зажат в кулаке. Остальные застыли их лица побелели от испуга.

Чернота сгустилась в центре. Из неё вырвалось нечто – не тень, не дым, а живое, с пульсирующим голодом. Щупальца протянулись, оставляя чёрные прожилки на камне. Монах воды вскрикнул, когда одно коснулось его руки, выжигая звезду на коже. Стены задрожали, осыпая пыль и камни.

Рафаэль замер. Уверенность рухнула, сменившись ужасом. Глаза расширились, отражая багровый свет, зрачки сузились до точек. Они вызвали нечто древнее, жадное, бесконечное. Он ударил кулаком по алтарю, фолиант упал, раскрывшись на полу.

– Я не отдам тебе мир! – крикнул Рафаэль, но голос сорвался. – Неужели зря? – выдохнул он.

Он знал, что уже не спасёт остальных. Но если его смерть задержит Тьму хоть на миг – это будет не зря. Рука рванула флакон из кармана, пальцы дрожали так, что стекло едва не выскользнуло. «Простите, братья… я думал, что получится. Но…», – прошептал он, слёзы текли по щекам, смешиваясь с ядом на губах. Он не знал, сработает ли. Но древние слова гласили: если ритуал треснет – добровольная смерть Избранного может стать печатью. Горькая жидкость обожгла горло, разлилась по венам, отравила кровь – последнюю печать. Ее тьме сорвать не удалось. Ключ крови упал на пол.

Крики монахов утонули в рёве – низком, оглушающем. Двери монастыря распахнулись, ночь хлынула внутрь. Тьма смешалась с той, что родилась из центра алтаря, пожирая всё на своем пути. Шестерых убила она. Рафаэля – его выбор. Ритуал провалился, и тьма прорвалась. Но яд связал её. Не удержал, но замедлил… А на алтаре, среди хаоса, остался символ, вырезанный монахом металла: круг с тремя линиями, как глаз, который смотрел в пустоту, зная, что всё было предрешено.

9 марта 2025 года.

Андрей Савельев стоял у границы оцепления, глядя на тело в узком переулке. Обычный городок, обычное утро – сырость, серое небо, ленивый гул улиц. Но жертва была другой. Мужчина лежал, скрючившись, с застывшим лицом, а в его правой руке, сжатой до белизны костяшек, торчал ключ. Старый, тяжёлый, с непонятными письменами. Ветер вдруг усилился, принося далёкий шёпот. Андрей стиснул кулаки, списав это на усталость. Но холод кольнул в груди, воспоминания – тёмный коридор, гул, холодный металл в ладони – вспыхнули и пропали. Свет мигалок отразился в ключе, и на миг ему почудился багровый отблеск, как в кошмарах. Он моргнул, отгоняя видение. Это не сон. Это реальность.

И она только начиналась.

Глава 2. Все только начинается

Андрей проснулся среди ночи. Сон оборвался резко. Тишина в квартире была такой, будто кто-то зажал ладонями ему уши изнутри. В голове ещё были отголоски кошмара. Тьма, шёпот, и ключ, который медленно вращался в пустоте. Он видел его ясно, слишком ясно. Ключ был тяжёлым, с потемневшим металлом. И с непонятными символами. В его снах ключ всегда парил между потолком и полом, между мирами. Когда Андрей тянулся к нему, невидимая сила отбрасывала его назад. И так каждый раз.

Он провёл рукой по лицу, стирая пот со лба. Кошмары тянулись за ним с детства. Не каждую ночь, но часто. Он привык списывать их на нервы или обрывки прошлого, похороненные так глубоко, что память их не находила. Но сегодня тревога была другой. Тревожнее. Намного тревожнее чем обычно. Андрей встал, босые ноги коснулись пола. Прошёл на кухню. Щёлкнул выключателем – тусклая лампочка мигнула, осветив стол, заваленный бумагами, и кружку с кофейным осадком. Андрей поставил чайник, его руки двигались машинально. В голове всплыла фраза бабушки, сказанная в детстве, в деревенском доме, где зимой пахло дровами и печным дымом: «Не смотри в темноту слишком долго, Андрюша, а то она посмотрит на тебя». Он отмахнулся, но эти слова невозможно было забыть. Чайник загудел, пар поднялся к потолку. Вдруг за окном что-то шевельнулось. Это была тень. Она мелькнула в отблеске фонаря. Андрей прислушался. Тишина. Только тиканье часов за стеной показалось чужим, слишком медленным, будто время растягивалось. Он подошёл к окну. Никаких теней. Ничего. Только тусклый свет фонарей через дождевые капли на стекле превращал улицу в размытые пятна.