– Обращайтесь напрямую, – сказал режиссёр, передавая Гребневу визитку со своим номером телефона и пожимая руку.

– Постараюсь добиться выдающегося результата, – с улыбкой ответил Гребнев, вручая ему свою визитку.

«Что он про меня думает? – спрашивал себя Гребнев. – Прислали из министерства поприсутствовать для видимости? Мешать не буду, пригожусь ещё для продвижения картины?»

У консультанта начались рабочие будни. Технические и организационные вопросы съёмок решались оперативно. Творческая сторона процесса уверенно направлялась режиссёром. Гребнев чувствовал себя частью команды. Не вмешиваясь, он наблюдал, как замысел картины воплощается в экранную драму.

В своё время, когда выделялось государственное финансирование, сценарий фильма рассматривался в министерстве и вместе с деньгами получил одобрительные отзывы. Гребнев же со своими работниками изучал и его, и уже смонтированные материалы, которые ему предоставлялись по распоряжению режиссера. Обнаружить идеологический подвох он не рассчитывал, но к работе относился добросовестно и требовал того же от помощников. Работники КПП отслеживали хронологию событийного ряда, рассматривали идеологическую составляющую образов и социальных типажей, смысловые акценты эпизодов, проверяли озвучку, занимались другими делами.

Затруднительных ситуаций в отношениях с режиссёром и его командой по ходу работы у Гребнева не возникало. Общаться с самим режиссёром было интересно, а их отношения носили дружеский характер. Стараясь не досаждать, Гребнев иногда вежливо спрашивал его о чём-нибудь, связанном с историей дуэли, и в ответ слышал что-то для себя новое, потому что рассказывал талантливый человек и незаурядная личность. У режиссёра вопросов к Гребневу не имелось.

Съёмки кинофильма проходили по графику. Новых заданий проработать дополнительно какую-нибудь тему Гребнев помощникам не давал. Внешне казалось, что невысказанных мыслей у консультанта кинофильма Гребнева по работе не имеется, однако это было не так. В действительности у него сложилось личное понимание дуэльной истории, которое своей неопределённостью вызывало если не беспокойство, то неспокойствие. Его скрытая озабоченность проступала мелким, плохо читаемым шрифтом на полях составленного им же описания дуэли, но об этом никто не догадывался.

Невидимое для окружающих напряжение возникло у Гребнева по основаниям, которые открылись при изучении дела. В судебных документах замечалась обобщённость в описании событий и сделанных выводах. Использовав общие фразы, суд не вдавался в подробности и опускал детали. В материалах имелось начальственное распоряжение «дело сие окончить сколь возможно поспешнее». Выполняя его и никак не нарушая закон, суд не углублялся во что-либо несущественное для процесса. Но Гребнев не мог согласиться, чтобы в ходе полноценного по всей форме расследования без конкретных ответов были оставлены два важных вопроса, хотя в документах о них говорилось. Они относились к причинам и обстоятельствам, приведшим к дуэли. Кроме того, существовала и ещё одна неясность, которую только условно можно было назвать недостатком расследования, но знание об этой детали по ряду аспектов меняло, по мнению Гребнева, представление о дуэльных событиях, описанных в деле, весьма существенно.

Первый пробел, формально заполненный словами, заключался в неясности мотивов действий Дантеса. Объясняя действия подсудимых, генерал-аудиториат указал следующие причины: «неудовольствия» между Пушкиным и Геккереном и полученные поэтом «безымянные равно оскорбительные для чести их письма», а также непосредственный повод к дуэли – направление Пушкиным после получения безымянных писем письма от 26 января 1837 года отцу Геккерена с оскорбительным содержанием. Под «неудовольствиями» между подсудимыми следовало понимать отношение Пушкина к Геккерену, которое привело к осознанию, что Дантес оскорблял честь жены и его.