Наверху их встретил узкий коридор с обшарпанными обоями и закрытыми дверями по обе стороны. Свет фонаря Серёги мелькал в дальнем конце, где, судя по всему, был чердак. Оттуда доносились его голос и странные звуки – то ли шорох, то ли скрежет, будто кто-то двигал что-то тяжёлое.

– Серёга! – крикнула Тоня, её голос эхом отразился от стен. – Ты там живой ещё, или бабка тебя уже сожрала?

Ответ пришёл с хриплым смешком:

– Живой, командирша! Тут просто сундук старый развалился. И челюсть эта щёлкает, как будто со мной спорит. Идите сюда, гляньте, ржака же!

Тоня, не особо веря в его «ржаку», двинулась вперёд, подруги за ней. Они дошли до конца коридора, где лестница вела на чердак – узкая, шаткая, с пыльными перилами. Свет фонаря Серёги бил сверху, освещая его силуэт: он стоял на коленях, копаясь в куче старых тряпок и каких-то железяк, что вывалились из опрокинутого сундука.

– Смотрите, – сказал он, поднимая вставную челюсть, которая и правда щёлкнула, когда он её сжал. – Бабка моя была та ещё зубастая. А вот тут… – Он вытащил что-то длинное и блестящее, похожее на старый нож, и ухмыльнулся: – Это она, видать, для незваных гостей держала.

Маша ойкнула и спряталась за Марту, а Тоня шагнула ближе, прищурившись:

– Ты уверен, что это бабкино, а не твоё? Может, ты тут коллекцию орудий собираешь?

Серёга хохотнул и бросил нож обратно в кучу:

– Да ну, я ж мирный. Это всё её наследство. Хотя… – Он вдруг замер, прислушиваясь, и его ухмылка чуть дрогнула. – Слышите?

Девушки замолчали. Сначала ничего, только ветер завывал за окном да половицы поскрипывали. А потом – тихий, но отчётливый стук. Не сверху, не снизу, а где-то сбоку, за одной из закрытых дверей в коридоре. Тоня медленно повернула голову, Марта сжала тарелку крепче, а Маша прошептала:

– Это… это что?

Серёга поднялся, отряхивая пыль с колен, и взял топор, который лежал рядом.

– А вот это уже не сундук, – сказал он, и в его голосе впервые не было шутки. – Это из спальни старой. Там бабка спала. И, говорят, до сих пор не ушла.

Стук повторился – резкий, настойчивый, как будто кто-то хотел выбраться. Тоня сглотнула, но шагнула к двери, махнув подругам следовать за ней.

– Ладно, кукольник, – процедила она. – Открывай. Посмотрим, кто там стучит. Но если это твой очередной прикол, я тебе этот топор в зад засуну.

Серёга хмыкнул, но уже без прежнего веселья, и подошёл к двери, держа топор наготове. Ручка скрипнула, когда он её повернул, и дверь медленно, с жутким скрипом, начала открываться. Дверь распахнулась с таким протяжным скрипом, что у Маши зубы заныли, а Тоня невольно сжала чайник ещё крепче. Внутри было темно, как в могиле, – свет фонаря Серёги выхватывал лишь кусок пыльного пола да угол старой кровати с продавленным матрасом. Стук прекратился, будто кто-то внутри затаился, поджидая их. Воздух пах плесенью, старым деревом и чем-то сладковатым, от чего у Марты зачесался нос.

– Ну что, цыпочки, заходим? – хмыкнул Серёга, но его голос был тише обычного, а ухмылка казалась натянутой. Он шагнул первым, подняв фонарь повыше, и луч света скользнул по комнате: облупленные обои с цветочным узором, треснувшее зеркало на стене, комод с выдвинутым ящиком, из которого торчала какая-то тряпка. И кровать – огромная, с резными столбиками, покрытая ветхим одеялом, которое шевельнулось. Или показалось, что шевельнулось.

Маша взвизгнула и вцепилась в Марту так, что та чуть не уронила тарелку.

– Оно живое! – прошипела она, тыча пальцем в одеяло. – Там кто-то есть!

Тоня шагнула вперёд, обогнав Серёгу, и рявкнула:

– Если это твоя бабка, Серёга, пусть вылезает и суп готовит, а не прячется, как таракан! – Она ткнула чайником в сторону кровати, готовая швырнуть его при малейшем движении.