– Ты чего тут высматриваешь? – спросил Савка.

Наконец солнечный луч миновал Савкину кровать и тот лежал с открытыми газами, наблюдая за старшим братом. Твердослав потрепал свои длинные темно-русые волосы, взглянул на брата и усмехнулся.

– Ничего тут у тебя не меняется, – промолвил он. – Ты на зиму вниз думаешь перебираться? От трубы немного тепла. Или как в прошлую зиму, тут мерзнуть будешь или бегать в дедкину? Гляжу, бородку отпустил. Жидковата только, но со временем, дума, окладистая будет.

– Ну, хоть не такая козья, как у тебя, – хмыкнул Савка. – Ты чего пришел? – снова спросил он, присел на кровати и свесил ноги.

– Тятя тебя звал, – ответил Твердослав, поглаживая свою жиденькую бородку. – Заутреню ты проспал.

– А где он?

– В усадьбе. С Совета пришел. Задумчивый какой-то…

И только тут Савка понял, что не видел брата с тех пор, как тот вместе с епископом и городскими послами уехал в Москву.

– Ты когда вернулся? Слава Богу, живой, а то тут бедовые головы уж чего только не навыдумывали.

Твердослав пожал плечами.

– Скоро думы думаются, а…

– Знаю, знаю, – прервал его Савка. – Да не скоро в леднике мыши заводятся.

Твердослав снова пожал плечами.

– Помнишь, что матушка говорила?

– Так ты когда вернулся? – снова поинтересовался Савка.

– Одевайся и спускайся вниз. Там и поговорим. А то не хватало, чтобы тятя сам за тобой пришел. Шуму не оберешься. Заутреню проспал, так не хватало еще, чтобы обедню пропустил.

– Ла-а-дно, – широко зевая, согласился Савка, и стал натягивать порты. – Вот заладил: проспал, да проспал. А сам-то до того, как в церковь податься, таким безгрешным, поди, был. Все по божьей правде жил? Час-то хоть какой сейчас?

Твердослав кивнул на стену, на которой вовсю хозяйничало солнце. Бревна над лавкой были тонко исчерчены писалом. Рядом с замысловатыми линиями стояли цифры и знаки. Такие солнечные часы были устроены во всех избах, в которых были кровати. Если на улице было солнце, то по его следу на стене, можно было всегда узнать который час дня.

Савка повернулся и нашел линию, рядом с которой была надпись «Декабрь». Солнечный след пересекал ее в том месте, где стояла отметка часа.

– Да, – словно читая мысли младшего брата, проговорил Твердослав. – Три часа уж как солнце встало, а ты спишь. Говорю, что тятя зовет. Скоро уж снова за стол садиться будем, а он про время спрашивает.

– Да, ладно тебе! Ты чего не видел, когда я лег? – возмутился Савка.

Твердослав покачал головой и произнес:

– Я видел, как Подкова три часа назад коня запрягал.

Савка понял намек брата и пошел к двери.

Он спустился вниз, вошел в трапезную, и, подняв глаза к образам, перекрестился. В доме, кроме усевшегося в углу под божницей Твердослава, суетились Солка с сестрами-двойняшками Марфой и Февроньей. Они были в сарафанах из льняной пестряди. Девчонки – в ярких клетчатых, одетых поверх светлых рубах, а работница во всем сером.

– А где, тятя? – с недоумением спросил он, удивленный отсутствием отца.

Солка, услышав вопрос молодого боярина, на полпути к столу остановилась.

– В огороде он. Даньслава Росича пошел встречать.

Женщина дошла до стола и поставила большую миску с кусками отварной рыбы.

– У нас пир намечается? – усмехнулся Савка. – Думаю, что по случаю моего счастливого возвращения? А Марфа?

– Доброго утречка, братец, – хихикнула та и скрылась за перегородкой у печи.

Савка обхватил за плечи проходившую мимо Февронью.

– По какому случаю стол едой завалили? А, Фешка?

– Отвяжись, Савка! Не до тебя. Тятя ничего не сказывал, – девушка выпростала руку из объятий брата и пошла дальше.

– Не знал я, что Росич у тятеньки стал лучшим другом и в честь него такое угощенье затеял. Не праздник, кабыть, – продолжал удивляться Савка.