– Эврика! – воскликнул я (тихо, чтобы не разбудить Сёму окончательно). – Солнечный луч! Значит, пыль с него и есть та самая!

Я схватил маленькую серебряную ложечку (бабушка говорила, что серебро усиливает магию) и аккуратно, стараясь не задеть сам кактус, соскрёб с солнечного пятна на подоконнике едва заметный слой пыли. Получилась крошечная щепотка, которая блеснула на ложечке, как золотая искорка. Потом, встав на стул, я дотянулся до паутины в углу и с помощью пипетки (пригодилась из набора юного химика) собрал одну-единственную, идеально круглую каплю росы. Она переливалась всеми цветами радуги.

Сердце моё колотилось, как барабан на параде. Я поставил ложечку с пылью и пипетку с росой рядом с Колюном. Открыл книгу на нужной странице, глубоко вдохнул и начал читать заклинание. Слова были странные, гортанные, язык заплетался:

– Омбра-кумбра, флик-фляк! Солнечной пылью, росы капляк! Не молчи, предмет немой, заговори живой строкой! Шалтай-болтай, хоп-хей-ла-ла! Оживись на час, дружок, без подвоха, без тревог!

Последние слова я произнёс с особым пафосом, тыча пальцем в сторону кактуса. И… ничего не произошло. Колюн стоял на своём месте, такой же зелёный, колючий и молчаливый. Солнечный луч сместился. Сёма сладко потянулся. Тикали часы. Разочарование начало медленно подкрадываться, как холодок по спине. Я уже хотел махнуть рукой и пойти искать что-нибудь съедобное на кухне, как вдруг…

Колюн дрогнул. Не сильно. Совсем чуть-чуть. Как будто от лёгкого ветерка. Но ветерка-то не было! Я замер, уставившись на него. И тут он… зашевелился! Его толстый зелёный стебель слегка изогнулся, а потом из него раздался звук. Негромкий. Что-то среднее между скрипом несмазанной двери и шипением кипящего чайника.

– Ух… – проскрипел Колюн. – Что за безобразие? Кто посмел прервать мой послеобеденный сон? И что это за ужасная скороговорка? «Шалтай-болтай»? Серьёзно? У меня теперь в шипах звенит!

Я остолбенел. Рот мой открылся, но никаких звуков не последовало. Словно язык прилип к нёбу. Это сработало! Оно реально сработало! Кактус заговорил!

– Ну? – колючий голос звучал раздражённо и очень высоко, почти пискляво. – Молчок? Ты это… энтузиаст в полосатой футболке? Это ты тут лопотал как попугай под дождём? И что это ты на меня насыпал? Песок? У меня теперь верхняя почва вся в этой… в этой солнечной грязи! Фу!

– Я… я… – наконец выдавил я из себя. – Это не песок! Это пыль солнечного луча! Я тебя оживил! По заклинанию!

– Оживил? – Колюн, казалось, надулся (хотя как кактус может надуться – загадка). – Оживил, говоришь? А спросить не удосужился? Хотел ли я, чтобы меня «оживляли» в разгар самого сладкого сна? Я там как раз снил… снил… – он запнулся, – снился огромный пустынный пляж с горячим песком и никаких леек с этой вашей противной водой! Идиллия! А ты вломился со своей «пылью» и «росой»! Идиллию испортил! Безобразие!

Сёма, разбуженный новым голосом, поднял голову. Его зелёные глаза, обычно лениво-полуприкрытые, распахнулись до невероятных размеров. Усы задрожали. Он медленно, очень медленно поднялся на лапы, выгнул спину дугой, и его роскошный рыжий хвост превратился в ёршик для бутылок.

– Мяяяяяяяу? – выдал Сёма звук, полный крайнего изумления и недоверия. Он пристально смотрел на Колюна, как будто видел его впервые. Потом осторожно потянулся носом в его сторону.

– А, ну-ка, не подходи! – завопил Колюн, отчаянно зашевелив своими колючками. – Пушистый рыжий агрессор! Я тебя вижу! У меня взгляд на все триста шестьдесят градусов! Не смей меня нюхать! Я не съедобный! И не игрушка! Убирай свой мокрый нос, пока я не проткнул его насквозь! Один шип – и будешь чихать до следующей Пасхи!