– Мой мальчик, – еле слышно прошептала она.

«Неужели здесь, в этом страшном, гадком месте, в котором могут жить только бродяги и бездомные собаки, ему лучше, чем там, в интернате? – подумала молодая женщина, остановившись. – О, Аллах, молю тебя: помоги мне вразумить его!»

Магомед взял ее под руку, и они снова зашагали вперед…

Блеклый электрический свет исходил от лампочки, свисавшей с потолка. Вокруг деревянных овощных ящиков, взгроможденных один на другой, сидело несколько ребят. Двое из них курили, трое других подростков держали пластмассовые стаканчики с прозрачной жидкостью на донышке. Шестой – сам Расул! – сжимая в кулаке кусок хлеба, выразительно жестикулировал, демонстрируя приятелям приемы рукопашного боя.

Наверное, он еще долго удерживал бы внимание ребят, но по их взглядам, обращенным поверх него, догадался: сзади кто-то стоит. От замешательства они разом будто окаменели, ошарашенно глядя в полумрак.

Расул тоже обернулся – и тут же вскочил, как наэлектризованный.

– Мама! – сорвалось с его губ.

Патимат не могла унять дрожь от волнения; она прижала руки к груди и с ужасом посмотрела сначала на початую бутылку водки, потом – на наполовину опустошенную пачку сигарет, затем неуверенно, будто страшась увидеть невообразимое, взглянула сыну прямо в глаза.

Этот взгляд! От него по телу подростка пробежали мурашки, а внутри будто все оборвалось, и сам он, безвольный, зашатался у бездонной пропасти, готовой поглотить его. Ему сделалось невыносимо страшно и одновременно стыдно от этого взгляда: в нем противоречивые чувства – упрек, ошеломление, страх и отчаяние – смешались воедино. В этих широко раскрытых глазах стояли слезы, и сейчас он отдал бы все на свете, чтобы ни одна из этих слезинок не скатилась по щеке матери.

Расул стиснул зубы, отрицательно покачал головой и закрыл лицо руками.

4.

В воскресенье, 30 марта 1986 года, Дагестан утопал в пышной зелени, цветах и нежных объятиях солнца; небо, сливавшееся безупречной синевой с лазурью Каспийского моря, казалось бездонным.

Весь день двадцатилетняя Патимат жила ожиданием рождения своего первенца. Еще в полдень почувствовала первые настойчивые требования малыша увидеть свет. Потом еще много часов прислушивалась к ощущениям, разговаривала с не родившимся еще младенцем, считала минуты, часы и с тревогой наблюдала за угасающим светилом в окне палаты родильного отделения Кизлярской больницы.

Наконец, ночью, примерно в 23 часа, прерывистый плач прекратил страдания молодой роженицы, и ее сердце вздрогнуло, наполнившись упоительным ощущением освобождения и неведомым прежде счастьем.

В эту воскресную мартовскую ночь в Кизляре стало на одного человека больше – родился Расул Мирзаев.

– Пати, посмотри, какой он сильный, ухватистый! – от восхищения и умиления младшая сестра Патимат прослезилась, со смехом наблюдая, как кроха-племянник схватился за указательные пальцы юной тети и держался за них крепко-накрепко.

– Осторожно, – обратилась та к сестренке, – не сделай ему больно.

– Да он сам, когда вырастет, сделает больно, кому хочешь! – звонко рассмеялась девочка и чмокнула племянника в щечку. – Когда-то у меня тоже будет такой же маленький и сильный карапузик!

– Конечно, будет, – улыбнулась Патимат (после роддома она не захотела возвращаться к мужу, а приехала с ребенком в отчий дом – саманное строение из двух жилых помещений на окраине совхоза «Вперед») и снова повернулась к матери Айше, с которой сидела на стареньком, потрепанном диванчике и стирала пеленки в тазике. – Нет, мама, с ним разговор окончен: он ничего не хочет делать для того, чтобы я осталась. Сил моих больше нет жить с ним. А здесь мне с ребенком будет лучше, – и вдруг осеклась, вопросительно взглянула на мать: – Или ты думаешь по-другому?