Нашел в Самаре старых товарищей и Василий. Двое из них в свое время были участниками крестьянского восстания в Поволжье, а теперь, выйдя из заключения, стали активистами антисоветского подполья, где первую скрипку играли бывшие члены самарской эсеровской организации.

В общем, жизнь налаживалась, и у друзей были далеко идущие планы. Объявленная правительством Новая экономическая политика стала залогом этого успеха. У людей появились деньги и недвижимость, что не могло не радовать того же Джафара, у которого главной целью было разбогатеть и уехать на постоянное место жительства в Америку, чтобы там создать свою банду.

– …А ты, случайно, не из босяков? – спросил Беляша Ленька.

– Нет, – ответил парнишка. – Я жил в нормальной семье, где был какой-никакой достаток и где ни отец, ни мать пьяницами не были – трудились, растили детей. Я тоже мечтал прожить нормальную жизнь. Выучиться, найти хорошую работу, жениться, детишек нарожать… А босяку все это не нужно. Он живет тем, что есть. А что может быть у босяка? Да ничего! Ни денег, ни жилья, ни семьи, ни работы – только вечные скитания да поиск приключений на свою задницу. А я так не хочу. Я хочу к чему-то стремиться.

– Но сейчас ты живешь почти как босяк, – напомнил ему Ленька.

– Это не по своей воле, это я так. Не было бы Гражданской войны, в которой я потерял родителей, жил бы по-другому. И зачем все это нужно было?

– Это ты про революцию? – не понял его Ленька.

– А про что же еще?

– Вот и дед мой по матери так говорит, – вспомнил Ленька. – Но отец мой думал по-другому. Дескать, негоже эксплуатировать трудового человека, негоже пить из него всю жизнь кровь – тут и последняя шелудивая собака взбунтуется. Мать была не согласна с ним. Говорила, что даже одна загубленная в революцию жизнь – это трагедия. На этом у них и ссоры происходили.

…Дом, куда привел компанию Беляш, находился на Казанской, недалеко от Хлебной площади.

– Беляш, а Беляш, я слышал, здесь где-то есть квартал, где находятся местные бордели… Это далеко отсюда? – поинтересовался Пузырь.

– Мал еще о борделях думать! – шикнул на него Мишка. – Ишь, куда тебя понесло!

Пузырь обиделся.

– Больно ты у нас взрослый! – смерил он его недобрым взглядом. – Да ежели хочешь знать, у меня-то были уже женщины, а вот у тебя – я не уверен.

– Да иди ты! – махнул на него рукой Мишка. – Женщины, видите ли, у него были! Во сне, что ли? Да и во сне они тебя всегда обходить будут. Зачем им детский сад?

– Есть у нас, парень, такой квартал, который нэпманы называют «улицей красных фонарей», – сказал Беляш. – У нас там даже свой человек имеется – это мадам Залесская, которая содержит лучший на квартале бордель. А мы ей девочек туда поставляем. Так что ежели будет у вас на примете какая – тут же Джафару об этом доложите. На крайний случай – Чуме, они оба в доле с Сарой Евгеньевной. А девочки там – цимус, я вам доложу!

– Вот бы поскорее туда попасть, – мечтательно произнес Кешка.

– Подожди, не все сразу, – осадил его Беляш. – Вам надо сначала проявить себя. Вот когда Джафар поймет, что вы ценные кадры, он вам многое позволит – будете жить как у Христа за пазухой.

Дом, куда они пришли, был большим рубленым пятистенком с пристройкой, где находилась баня, которая топилась «по-черному», и дровяным сараем. Во дворе был огород, сортир и колодец с «журавлем».

Когда Беляш открыл входную дверь пятистенка, оттуда вырвались густые клубы дыма – какая-то гремучая смесь махры, самосада и дорогих сигарет.

…Они перешагнули порог дома и оказались в небольшой кухне, где пахло жареной картошкой и кислыми щами. Миновав кухню, они попали в гостиную, где играл стоявший на низеньком столике граммофон фирмы «Лемберг», поднимая настроение присутствующих модной джазовой оркестровой мелодией под названием «Мама Инесс», под которую несколько пар лихо отплясывали фокстрот, выделывая при этом немыслимые коленца. Здесь же сновали уголовного вида парни с косыми челками, хлеставшие прямо из горлышка спиртное. Одеты они были в мятые брюки, заправленные в сапоги-гармошки. А в дальнем же углу несколько разновозрастных парней, сидя за большим столом, с азартом резались в буру. Чуть поодаль возле простенка ворковала стайка жутко размалеванных девиц гимназического вида, одетых в коротенькие юбочки и шелковые чулки. Гости с восторгом смотрели на этот странный праздник и ждали каких-то чудес. Им хотелось поскорее войти в этот мир, чтобы стать полноправными его участниками. Только вот с чего начать – они не знали. Может, сесть и сыграть в буру? Это так привычно для них. Карты что разделочный нож для повара. В ту же буру им не раз приходилось играть, и они знали, что бура, штос, рамс – это настоящая воровская игра, все же остальные – это для фраеров.