И тут полковник увидел полицейского, кравшегося вдоль кромки поля с пистолетом в руке. Да, они поняли, что он только что был в доме. Полковник замер, вытянувшись среди стеблей и желая стать длинным, тонким и зеленым. Он даже тихонько закачался из стороны в сторону, как стебли вокруг. Он видел полицейского в трех шагах перед собой сквозь листву. Это был парень лет тридцати, смуглый, с усиками и бугристой, влажной кожей. Рубашка взмокла у него под мышками. И второй с пистолетом в руке стоял на террасе и вертел головой. Этот был черный в синей рубахе.

– Ушел. Разве его найдешь в этой чаще? – донесся его голос.

– Думаешь, он один? – голос совсем близко.

– Кто его знает?

– Он может нас слышать. Эй! Ты слышишь? Лучше выйди сам!

Усатый подождал, послушал и двинулся к дому, но спиной вперед, глядя на тростник. Полковнику казалось, усатый смотрит на него. Но тот так и пятился с пистолетом в руке, пока не уперся спиной в террасу. Оба постояли, покрутили головами и спрятали пистолеты в кобуры под рубашки.

– Да, вряд ли он здесь, – сказал усатый. – Он же не дурак, чтобы прятаться в доме, где зарегистрирован тип, которого убили.

– Думаешь, он причастен?

– Может, и не убивал, но точно что-то знает. Он был на месте преступления. И бармен вспомнил, что он спрашивал у него адрес этой Тани.

– Но что его связывало с убитым? Тетка эта, квартирная хозяйка, говорила, что они не очень дружили.

– Зачем они вообще приехали?

Они уже всех опросили! Полковник тихо-тихо подкрался поближе и сел на землю ровно напротив террасы, положил рядом череп. От полицейских его отделяли лишь полметра зеленой завесы да шесть шагов красной дороги. Может, лучше уйти? Куда? Зачем? Сыщики уедут, и на время этот дом станет самым безопасным местом.

Полицейские уселись в кресла-качалки на террасе. Казалось, им нравилось сидеть, раскачиваться – и пусть весь мир подождет. Черный, покопавшись в телефоне, присвистнул:

– Ого! Пришел ответ из Министерства обороны про нашего полковника. За тридцать лет службы – девять миссий по всему свету, от Анголы до Мексики. Последняя миссия на Гаити – пять лет.

– Так он врач или кто?

– Наши врачи повсюду… Имеет правительственные награды, – читал дальше черный. – Три ордена и пять медалей. Две медали боевые, между прочим.

– Тем более не понимаю, что у такого служаки общего с этим типом. Как он во все это вляпался?

Полковник невольно усмехнулся: да, это вопрос.

– Сложно с ним будет, – сказал усатый. – Связываться с Министерством обороны – морока.

– А дальше еще интересней, – читал черный. – Это раньше была его земля. А музей там, подальше, – его дом, ну в смысле – его семьи. Он, правда, родился прямо в год и час триумфа революции и господином побыть не успел. Мать умерла при родах. А отец бежал в Майами. Он был капитаном армии Батисты.

– Ничего не понимаю, – пробормотал усатый лениво. – А может, он шпион? Отец там, в Юме[18], вот и завербовали его.

Боже, боже, идиоты! – полковник потряс головой.

– Ладно, поехали, – сказал черный. – Он уже по дороге в Гавану, наверно.

Сыщики поплелись к машине.

Что делать с черепом? Что-то говорил об этом Карлос.

Сидя на земле под пологом из тростниковых метелок, полковник открыл в телефоне предпоследнюю запись Карлоса. Вот в конце: «…Клаудия твоя умрет, если я мертв… Вот и череп есть, и, может, с ним что-то сделать? Закопать, например… И кровь твоя пригодилась бы… может быть…»

Не слишком информативно.

Череп в тряпке полковник нес под мышкой и волочил за собой лопату. Внезапно тростник кончился, и ветви сейбы простерлись над ним. Под ее широкой кроной образовалась круглая поляна: тростник не растет в тени. Полковник выкопал яму с полметра глубиной, сел на край могилы, положил череп рядом на расстеленную тряпку.