Башелье Ангус Аурий стал нашей третьей потерей, ознаменовавшей долгожданное вступление в войну нашего полка. Его прекрасный белый конь испуганно ускакал, по пути уронив тело убитого наездника.

Увы, смерть глуха к рассуждениям человека о собственной важности. Мало того, она никогда не прочь разыграть кровавый спектакль в назидание другим, чья очередь ещё не пришла.

Командиры других взводов повели свои подразделения в бой, а мы так и остались стоять, растерянно переглядываясь. Вскоре стали раздаваться крики и звон металла. Но мы твёрдо стояли в стороне, ожидая приказа невесть от кого, как подобает настоящим воинам.

А ведь в нас продолжали лететь стрелы. Время от времени кто-нибудь в наших рядах да падал замертво.

Щиты! Их можно было использовать для защиты! Нескольким сослуживцам пришлось сложить свои головы, чтобы эта умная мысль наконец посетила наши, ещё державшиеся на трясущихся от страха плечах.

«На помощь! Помогите!» – стали раздаваться крики товарищей, заставившие нас, хоть и не сразу, пересмотреть стратегию боя. Нерешительно, переглядываясь, словно ожидая друг от друга приказа, мы двинулись в ту сторону, где звенела сталь, и лилась кровь.

Наш взвод вступил в жестокую схватку с врагом. Эти мгновения, преисполненные ужаса, показались мне вечностью: бешено стучало сердце, во рту резко пересохло, всё тело охватила мелкая дрожь, и лёгкие, словно кузнечные меха, жадно втягивали воздух. Высоко подняв меч и горланя, дабы заглушить страх, я рвался в самую гущу людей.

В надежде побороть испуг, я искал глазами вражеского солдата, которого можно было бы ангажировать на поединок, но не находил его. Страх не проходил, а лишь притуплялся, превращаясь в ещё более отвратительное чувство. Каково это, чувствовать себя настолько ненужным, что даже враги избегают возможности прикончить тебя?

Вспомни об этом, дорогой читатель, когда тебя в очередной раз будет мучить одиночество и чувство отчуждённости.

Я опустил меч и стал бродить по полю брани, угрюмо озираясь по сторонам. Крики стихали, сменяясь стонами раненых и умирающих. Похоже, это конец. Словно весенняя гроза, наш первый бой прошёл ярко, но весьма скоротечно.

После увиденного желание поскорее найти смерть стало вытеснять во мне последние крупицы надежды вернуться к прежней жизни. Я поспешно сетовал на судьбу, будучи не в силах разгадать её хитрый замысел, и едва ли поверил, если бы кто-нибудь сказал мне, что лучшие моменты моей жизни ещё впереди.

Потери взвода составили двое убитыми и четверо ранеными. Однако, как выяснилось позже, наш взвод вступил в бой, когда все солдаты противника уже были повержены.

Ещё чуть позже выяснилось, что мы доблестно атаковали не вовсе передовой отряд вражеского полка, а наоборот, замыкающее подразделение, представленное одними лишь мародёрами, неспособными сражаться. У многих из них даже оружия при себе не оказалось.

Тем временем сомнийский полк уже, наверное, уверенным маршем направлялся к столице.

Командиром нашего взвода назначили какого-то застенчивого башелье Игнотуса, с коим никто прежде не был знаком. Он оказался полной противоположностью покойного Аурия: его отличали скромность, холодный расчёт и здравое сомнение в собственных силах.

Разведка доложила, что противник ушёл на юго-восток, и командование приняло решение догнать и остановить его, во что бы то ни стало.

Мы шли весь остаток дня без перерыва, покуда не стало смеркаться. Только тогда мы разбили лагерь в лесу, чтобы враг, который был уже совсем близко, нас случайно не заметил.

День выдался тяжёлый и печальный, и оттого с наступлением темноты весь полк погрузился в долгожданный сон. Спали рядовые, спали офицеры. Спали раненые, спали здоровые. Спали смелые, спали напуганные.