– Ты не набирала никакое сообщение.

Черт.

– Откуда ты знаешь? Тебя же не было в машине.

– Ну, во-первых, ты лгала, когда это говорила. Ерзала на месте, не поднимала на меня взгляд. Во-вторых, ты врезалась на очень большой скорости. Если двигаешься на такой скорости, просто невозможно набирать сообщения. Ты в прошлом году была помощником президента класса, так? Извини, но не можешь же ты быть настолько тупой.

– Разумеется, могу. – Какая дурь – защищать свою теоретическую тупость. – Куча людей переписываются за рулем!

– Куча людей – да, но ты этого не делала. Я только это хочу сказать.

Это заявление повисает между нами, и у меня нет больше сил защищать свою ложь. Но и правду сказать я еще не готова.

– Пожалуйста, не говори никому, что оленя не было, ладно? Погоди. Ты уже кому-то сказала? Своей сестре?

– Я же уже сказала, я никому ничего не говорила. С сестрой я вообще почти не разговариваю. – Элла замолкает. – Так ты не хочешь рассказать мне, что на самом деле произошло?

– Не-а, – говорю я нарочито небрежно. Она хочет быть прямой и откровенной? Я тоже могу.

– Ладно.

Я благодарна Элле, что она не тянет из меня правду силком. Бринн и Сесили в жизни не остановились бы на полпути.

Элла встает и убирает свои вещи в рюкзак, как будто готова уйти, но вдруг останавливается.

– Эй, а ты можешь оказать мне услугу?

– Какую?

Чего ей нужно? Может быть, она хочет, чтобы я познакомила ее с парнем или как-то ее преобразила? Утюжок для волос и немного туши могут кардинально изменить ее образ.

– Ты не могла бы взять себе собачку моей бабушки?

– Что?

Это что, какая-то дурацкая школьная шутка? Я посмеиваюсь, как будто поняла ее, но Элла не улыбается мне в ответ. Мой неискренний смешок затухает и заканчивается вздохом, я молчу и пытаюсь понять, что она имеет в виду.

Оказывается, что по поводу собаки Элла спросила на полном серьезе. Она впадает в возбуждение, даже подпрыгивает на месте, держась за лямки своего рюкзака.

– Тебе же есть восемнадцать, так?

– Да…

– Отлично! – Она снова плюхается на сиденье. – Бабуля вчера отправила свою собаку в приют. Говорит, та «требует слишком больших сил и затрат». Если бы у меня спросили, я бы сказала, что наша бабушка сама требует больших сил и затрат, но у меня никогда ничего не спрашивают. Короче, я правда люблю ее собаку. Только ради нее я навещала бабушку. Я спросила маму, нельзя ли оставить ее у нас – собаку, не бабушку, но у меня сестра аллергик. Хлои говорит, что у нее аллергия на собак, но на самом деле я думаю, она просто ненавидит бабушкину псину. Однажды у бабушки дома на нее напал какой-то чих, и с тех пор Хлои официально объявила себя аллергиком. В городском приюте собак убивают, чтобы не тратить на их содержание слишком много, но это, очевидно, не волнует никого, кроме меня. Но ты же можешь взять ее из приюта к себе домой, правда? Приют отдаст тебе собаку на воспитание, потому что ты совершеннолетняя, и к тому же теперь с покалеченной лодыжкой ты не можешь особо заниматься спортом. У тебя есть время на домашнего питомца.

Я несколько раз моргаю. Элла за весь наш разговор не произнесла столько слов, как только что за минуту. Она смотрит на меня с такой надеждой, а мне важно, чтобы она сохранила мою историю в секрете. Мне никогда в жизни так сильно не хотелось произвести впечатление на человека на два года младше меня.

Я не сразу отвечаю, и Элла заполняет возникшую между нами неловкую паузу.

– Я не слишком перегнула палку, сказав про покалеченную лодыжку? Наверное, не стоило так говорить. Мама говорит, в обществе я веду себя неуклюже. Я отвечаю, что называю вещи своими именами, и это общество ведет себя неуклюже. И все же, про твою ногу я грубовато выразилась. Извини.