– Ничего. Ты права. Мне по-прежнему рекомендуют ходить на костылях, так что этой осенью никакой спорт мне не светит. – Я поднимаю вверх брючину и показываю Элле распухшую лодыжку. Надеюсь, она проявит хоть каплю сочувствия, но она не обращает на мою ногу никакого внимания.

– Ясно. Все как я сказала. Так ты возьмешь себе собаку? Можно ее иногда навещать?

– Эм-м, конечно, – отвечаю я.

– Прекрасно! Спасибо! Вот ее фото.

Она достает смартфон и начинает искать нужную фотографию.

Я пытаюсь сдать назад:

– Знаешь, у меня может не получиться. Мама, вполне возможно, не разрешит мне взять собаку.

– Разрешит, потому что расстроилась из-за твоей аварии. – Элла продолжает листать галерею. – У тебя есть козырь ее сочувствия, воспользуйся им. Ты даже представить себе не можешь, что мне сходило с рук, когда я заболела пневмонией. Еще пара дней в больнице, и можно было бы просить у родителей 3D-принтер. А, вот же она! – Элла протягивает мне смартфон, показывая фотографию самой смешной собаки, какую я когда-либо видела.

– Это вообще собака? – Я беру смартфон у нее из рук и одной ладонью прикрываю экран от яркого солнца.

– Да, собака. – Элла закатывает глаза. – Это мопс. И зовут ее Петуния.

– Петуния?

– Да, Петуния. Не забывай чистить ее кривой зубик как минимум раз в неделю. Слишком сильно не обнимай, у нее и так глаза однажды чуть и орбит не вылезли. А еще протирай складки, чтобы там инфекция не завелась. – Элла кладет руки мне на плечи и серьезно смотрит в глаза. – Поверь. Инфекции в складках лучше не допускать.

– Ясно. Эм-м, я не уверена, что…

– Отлично! Спасибо сто тысяч раз. Уф, мне прям полегчало.

Я не успеваю сказать ни слова, когда Элла выхватывает смартфон из моих рук, берет рюкзак и начинает спускаться по трибуне вниз.

– Я зайду ее проведать на следующей неделе, – бросает она через плечо. – Очень тебе благодарна!

Она спускается на самый нижний ярус трибуны, поворачивает за угол и исчезает из вида. Я потеряла дар речи. Что это сейчас было? Она меня шантажирует? Чувствую себя именно так. Я оглядываюсь, словно пытаюсь понять, что именном навело меня на мысль о шантаже. И вижу только трибуну школьного стадиона в ясный солнечный день.

Я согласилась только потому, что хотела проявить доброту, думаю я про себя, вставая и растягивая больную лодыжку. Но если кто-то проявляет доброту только потому, что хочет, чтобы второй человек хранил его секрет, разве это не называется шантажом? Или чем-то типа того? Я смотрю на экран своего смартфона и понимаю, что опаздываю на рисование. Я едва не упала, пока спускалась с трибуны. Может быть, после занятия я смогу придумать подходящую причину, по которой мне никак нельзя брать эту собаку к себе домой.

– Извини?

Незнакомый парень в художественной галерее пытается привлечь к себе внимание.

Мне некогда болтать с ним, я и так уже опоздала. Можно ли просто притвориться, что я его не слышу? Скорее всего, нет, ведь, кроме нас двоих, здесь никого.

Я оборачиваюсь и вижу, что парень идет прямо ко мне. Он явно очень спешит, его взгляд мечется по помещению, незнакомец словно ищет выход из лабиринта. Он выглядит потерянным и слегка напуганным. Раньше я никогда его тут нет видела, это точно. Такого мальчика я бы точно запомнила. Лет ему примерно столько же, сколько мне, кудрявые темные волосы выглядывают из-под бейсболки с эмблемой «Детройт-Тайгере». Таким длинным ресницам смертельно позавидовала бы Сесили, но при этом его лицо нельзя назвать женственным. Возможно, это благодаря мощным бровям, между которыми пролегла беспокойная складка. Плечи такие широкие, что лямка сумки, накинутой на плечо, кажется совсем тоненькой. На парне темно-зеленая куртка, которая сидит на нем просто идеально, джинсы внизу пошли бахромой от постоянного контакта с полом и босыми ступнями в биркенштоках. Не так уж часто встретишь парня в бейсболке и биркенштоках. По моим представлениям, атлеты с художественными наклонностями – это что-то вроде единорогов: классные в теории, но в реальной жизни, увы, не существуют.