29. (Кто чего не знал)

В любом музее есть прехитрый зал

Для пестрых экспозиций эпилогом:

Не без царя, с героем и под Богом,

От двери скрупулезно до порога —

Там собрано всё, кто чего не знал.

Не знал Царь-Миротворец, Царь-атлет,

Царь Александр, что он уйдет так рано,

Как тот пастух, что не довел баранов,

И, да простят бараны, без охраны

Оставит родину на много лет.

Не знал и верноподданный Мартын,

Что вычеркнут окажется из списков

Всех гильдий. Только в пыльных книгах сыска

Задержится, как Штырь – любитель риска…

И никакой отец, и скверный сын.

Не знал и генерал наш адъютант,

Черевин Петр, советник гениальный,

Что зря старались, жизнь тряхнет глобально,

И будет не до родственников дальних

Царю. А он ведь был один гарант.

Не знал и Ники бедный, что одну

Из всех ушедших по расстрельным спискам,

Благодаря ли отчествам не близким,

Или простым метрическим опискам,

Не тронут лишь Марусю в их роду.

Не знала и старушка, мать купца,

Вдова Мирона, Лидия Иванна,

Что правнучка ее повторит странно —

Хитро, эгоистично и упрямо —

Чуть не погубит сына до конца.

И Вавич тоже много не знал:

Что надо помнить, где родные кручи,

И отвечать за тех, кто был приручен…

Похоже, что у нас в Музее лучший

Теперь имеется финальный зал.

Одна лишь Анна знала все вперед:

Что завтра же, будь бел день или черен,

На мытарства ребенок обреченный,

Причем никто и не при чем. Учено!

Ведь женщина. А кто их разберет!

30. (Сохранность духа)

Но Александровна? Прошу простить,

Мартыновна, Мария – героиня —

Чего не знала? Больше половины!

Утратив трех родителей, в помине

Сумела сиротою не прослыть.

За мужем в ссылку посреди войны

Проездить умудрилась без болезни,

А, потеряв, была в дому полезней

Всех слесарей, и если что угнездит,

То намертво. Не верить вы вольны.

Уже поздней, живя в дурной стране,

По внутреннему пониманью строя,

Конечно, вспоминалось ей, порою:

Шаляпин, шишка и подруги роем,

Но «под табак» и в полной тишине.

Пройдет Таганкой, дольше помолчит,

На постового косо обернется —

Блестит кокарда, в ней играет солнце —

Лохматкин? Вряд ли. Нет, не отзовется…

И не зовет, и даже не молчит.

Но вот ведь, сохранился русский дух,

И рядом с нею точно Русью пахло.

Не созидатель, но не растеряха,

Не попадала на моменты краха

И дождалась… восьмидесяти двух.

А пестрый исторический свой срез

Интуитивно тонко, как науку,

Лимоном в рис к бульону, не на скуку

Передала внимательному внуку.

Он по уши в него позднее влез.

Мария и не знала, что отец

Ребенка родом был, как раз, из Ялты,

Где рядом Александровы палаты,

Где умер он безвременно когда-то —

Ливадии Божественный Дворец.

И уж сюрприз, что мальчик-книгоман

Сыграет Ники, вточь, как на портрете,

Покуролесит-побузит на свете,

И из Борисова супругу встретит…

И в стихотворный сложит все роман.

31.8.02.

Ялта – Ливадия – Ялта – Москва

Конец XIX – начало XX века. Время перелома в истории Европы, время тяжелейших испытаний для России и русского народа, время переплетения судеб и столкновения каждой семьи в отдельности с Историей в море бытия, как тысяч маленьких «Титаников» с одним никого не щадящим айсбергом.

Записки, оставшиеся от Марии Александровны-Мартыновны и её устные рассказы-воспоминания, на которых основывается роман, не доказывают подлинности родства девочки, воспитанной в традиционной купеческой среде, с двухсотлетней династией Дома Романовых. Но они определённо являются свидетельством времени, памятью о незаурядных действующих лицах, подтверждением сложности эпохи и поводом к столь нестандартному изложению.

А правду о земных отношениях, о родственных и духовных связях, и о чистоте или греховности внезапной любви знали и знают лишь Анна, Александр и Бог!