Балканской. И интригами научен,

И в Министерство влез в одну из групп,

Не как партнер уже, но как эксперт

В сети поставок меж союзных армий

Война уже маячила крылами.

Тут бабушка слегла. Между делами

Похоронили. С прошлым связи нет.

Но их таганский дом не опустел,

Жить в нем решили, нынче не меняться.

Григорий умножал свое богатство

На будущее. Вот бы, расквитаться

С контрактами, и поменять предел!

Мечтать умел, в глазах видна весна!

Супруг обязан чистым быть и сытым,

И выспанным, и галстуком увитым,

И в доме чтоб: не место паразитам,

И светом мягкий, и теплом сполна.

Вот, тут, как раз, и началась война,

И закружилась кутерьма понятий —

Монархий, тираний и демократий.

Путь Вавичей лежал в Архангельск, кстати,

Град-порт – не ссылка, но почти хана.

Но нашей Мане должное отдать:

Семью блюла без лишних разговоров —

Не в армию же и не в Черны Горы,

Поэтому не хлопоты и сборы.

По будущему надо ли страдать?

27. (Политинформация)

Все можно было круто изменить

И в немцев не стрелять. Но все ж стреляют,

И англичане! Эти точно знают,

В кого стрелять. И даже попадают…

Но русский первый должен в драке быть!

Штабы фигурами передвигать,

Менять министров, как и полководцев,

Там подрезать, где тонко и где рвется,

Короче, плыть туда, куда гребется,

И «гришкин бред» на деле воплощать.

А тут Февраль, керенских легион,

Свободы, комитеты, комиссары,

Рулонами валюта на базары,

Протуберанцы, бури и квазары,

И следом – пломбированный вагон.

По-разному оценивают год:

Семнадцатый был революционен,

Вооруженным бунтом в рационе

Всеобщем. Не чума ль оно в короне?

А на вагоне значилось «ремонт».

Простая человеческая месть —

Красивее название «вендетта» —

Одетая в партийные билеты,

За брата брат! И не святое это!

Народу мстят, коль под ногами есть.

Вот! Александр и не подозревал,

Ульянова повесив справедливо,

Что выйдет все не только детям криво,

Но и Державе. Красные приливы

Утопят все, что он насоздавал.

Так что вокруг историк отмечал?

Всего каких-то три-четыре года,

И нету уже четверти народа,

«В расходе» венценосная порода,

Цвет, гордость, вера, смысл и идеал.

Страна на четвереньках! Где рубеж?

Расстреляна и изгнана элита.

Бежать, пока в границах все размыто,

Своим не стыд, а пуще прозелитам.

Но нет же, все еще полны надежд.

28. (Не тот)

Поэма наша – не «Война и мир»,

Баталий нет и говора Парижа.

Герои – мы в ней, и враги – они же.

Она «Онегину» скорее ближе —

И густ, и солон творческий наш пир.

А главное, что сам переворот,

Благодаря которому Россия

Другой природой явится, от силы,

Был лишь порыв, но надо ж, просквозило

Страну насквозь в тот незабвенный год.

Как с «Рождеством Христовым», бытие

Вдруг станет – «до» и «после революций»,

И связи временные вдруг порвутся,

Но люди, выжив, и не оглянутся,

Со страху присягнув галиматье.

Но и закон себя переменил,

И вся потребность в правильном законе,

И будет их конвейер непреклонен,

Пока любой «не тот» не похоронен.

А кто ж «не тот»? Любой, кто вдруг не мил.

Не знал Григорий, что, когда пошел

Работать с новой властью в то же место,

Он с ней соприкоснулся слишком тесно,

А власть, известно, вовсе не невеста,

И ей, где тесно, там нехорошо.

В нем все не подходило: взгляд и рост,

Национальность, возраст, нос, манеры,

И к Богу отношенье в пользу веры,

И в поведении ума примеры,

И прежний пост. Увы: не мил – «не тот».

Что радостно, что он был не один.

Нет, нет, мы не о голливудском брате.

О том, что в силу разных бюрократий,

Пока пришел черед его «потратить»,

Аж двадцать лет «кухаркин род» чудил.

И что ж Мария, светлый гражданин

Страны недоданных в пылу советов?

Она боялась правильных ответов,

Вопросов, неожиданных приветов,

И жизнь жила, как долгий день один.