– Можешь собой гордиться, – заявляет она, ничуть не гордая моим поступком. – Ты своего добилась.

– Но это же… хорошо? – неуверенно предполагаю я.

Я в курсе, что мама очень гордая женщина, как унизительно для нее принимать чужие поблажки, но она могла бы немного снизить степень своего возмущения, сделав скидку на то, что я спасла ее жизнь. Эта Патриция Коэн спасла ее жизнь, надо думать, вдохновившись встречей со мной. Я искренне недоумеваю, как мама может ставить чувство собственного достоинства выше желания жить.

Ведь теперь… теперь все будет, как прежде. Мы помиримся. Она простит меня. Мы будем жить дальше. Мама будет жить дальше.

Но ей так не кажется. Она отступает, выдвигает ногой из-под стола стульчик и тяжело опускается на него. Ее пальцы зарываются в волосы и ерошат всегда аккуратную укладку. Она смотрит на меня из-под растрепанных прядей.

– Не стоило тебе… с ней говорить.

Она напряжена, как струна, как тетива лука со взведенной стрелой, но ее крепкое естество все же дает слабину. Слезинки одна за другой сбегают по ее лицу и падают на блузку, оставляя темные пятнышки.

– Но… – защищаюсь я, – если бы я не поговорила с ней, то они бы не дали денег… и теперь…

Мама обрывает меня взмахом руки. Она не собирается слушать мои оправдания.

Она качает головой.

– Она покончила с собой, – говорит мама, и мне не нужно уточнять кто.

Женщина, с которой я говорила. Женщина, которую я просила о помощи. Женщина, которая и понятия не имела, что роман ее супруга на стороне имел плоды, – и этим плодом, сорняком, побегом омелы была я, пока ядовитое растение не явилось прямиком к ней, чтобы отравить. Своими словами. Своими просьбами. Своими мольбами.

Вот тогда я и решаю, что больше никогда не буду ни с кем говорить.

Мой обет.

Я буду хранить молчание до конца своих дней.

Винс.

1964 год. Детройт, Мичиган.

Оливковый «Форд Фалькон» перекочевал ко мне сразу же, как только я стал достаточно взрослым, чтобы сесть за руль, и отец взял себе другой автомобиль. Он, конечно, заглядывался в сторону нашумевшего «Форда Мустанг», но рассудил, что такая вызывающая тачка годится для молодежи, а ему, человеку семейному, солидному, больше подходит «Кадиллак Девиль». Несмотря на футуристические «крылья» и плавные линии, он приземистый и массивный, он словно тянет отца к земле, подчеркивая, как крепко он стоит на ногах в любых обстоятельствах.

Здесь все, так или иначе, помешаны на машинах, и нет ничего удивительного в том, что отец, как и другие мужчины его возраста и статуса, меняет их довольно часто. Мне это только на руку. Наличие тачки сразу добавляет тысячу очков в глазах девчонок. Не «мустанг», конечно, но и «фалькон» вполне устраивает мою одноклассницу Кристи.

Ее семья тоже работает на автомобильную промышленность, но мелкими клерками, и они не так богаты, чтобы позволить дочери обзавестись собственным транспортом. Кристи не прочь, если кто-то ее покатает, отвезет на природу, в закусочную пропустить коктейль, в драйв-ин кинотеатр или трахнет на заднем сидении по пути или в любом из этих мест.

Так что мне повезло.

Она одергивает юбку и подтягивает сползшие гетры, пока я курю и кручу колесико радиоприемника, выискивая волну, где будут играть музыку, а не транслировать последние новости. Я не хочу слушать про войну, уличные протесты или подобную несусветную чушь. И я не собираюсь обсуждать все это с Кристи, особенно после быстрого, но хорошего секса.

К несчастью, нам особенно не о чем говорить. Все темы, касающиеся школы, обсуждены уже по сотне раз, а увлечений у Кристи не так уж и много.