Нютка слушала, кивала, запоминала незнакомые слова, а сама думала о другом: как вернуться домой.

Они творили вечернюю молитву. Старуха – тихо, неразборчиво, Нютка – громче и с укором. Отчего Спаситель не слышит ее голоса и лишь кротко смотрит?

Старуха уже задула все лучины, окромя одной. Угольки, зашипев, упали в корытце с водой, и тут же кто-то забарабанил в ворота.

– Петяня, – обрадовалась старуха.

Накинув тулуп, она пошла отпирать ночному гостю, а Нютка нацепила поверх рубахи сарафан и душегрею – лишь бы Синяя Спина чего не разглядел. Она пригладила волосы: коса растрепалась, распушилась, будто возмущенная кошка. Спрятавшись за печь, сдернула узкую ленту, принялась плести ее заново, поминая про себя худыми словами гостя.

Его сапоги стучали громко. Всякий сказал бы: идет мужик. И, когда Синяя Спина зашел в избу, склонившись в три погибели, Нютка вздрогнула и выронила ленту.

Его тень казалась огромной – заняла собою весь деревянный пол. Нютка застыла, скрючившись у теплой печи. «Хоть бы не увидел да не вспомнил. Боже, помоги ты мне», – повторяла она, а волосы рассыпались по плечам, словно хотели защитить от зла.

– Где она?

Старуха засуетилась, пугливо повторяя: «Да где ж? Тут, вестимо». И вытащила Нютку из темного угла, хоть та сопротивлялась изо всех сил.

Синяя Спина глядел на нее, растрепанную, злую, стоявшую со склоненной головой и шептавшую одно: «Не трожь». Остался ли он доволен тем, что увидал? Того Нютка сказать не могла, но руки ее дрожали, будто привели ее к чудищу лесному. Отчего она должна сейчас бояться и молить о заступничестве? Она, дочка… Повторенное сотню раз застревало в горле.

– Из дома бежать не пыталась? – спросил Синяя Спина, и старуха принялась уверять, что глядела за девкой денно и нощно, ничего худого не приметила. Спасибо старухе, не выдала страшилищу.

Потом он велел Нютке ложиться спать, мол, завтра в дорогу. Его низкий голос полночи что-то говорил старухе, Нютка силилась расслышать в речах его что-то нужное, но всякий раз проваливалась в сон.

Ее растолкали утром, до рассвета, когда старухины петухи еще спали. Синяя Спина был одет: кафтан, застегнутый на все пуговицы, скрипучие сапоги, старый колпак. В руках – починенная сбруя и Нюткин узел с вещами.

– Держи. Одевайся, да побыстрее. – Опять в голосе злоба.

За что ж так? Отчего все ненавидят ее, малую, никому зла не сделавшую? Нютка вцепилась деревянными пальцами в котомку, послушно кивнула. Синяя Спина вышел во двор. Хоть привела себя в порядок без мужского глаза. И на том спасибо.

На прощание хозяйка избы обняла ее, подарила тот самый гребень, берестяной короб со всякими приспособами для шитья. Нютка не выдержала, разревелась прямо в ее костлявых, пахнущих мукой и старостью объятиях, со стыдом вспоминая, как считала ее Бабой-ягой. Уж не пыталась просить о помощи, в том не было смысла, но ласковый шепот приносил ей успокоение. Синяя Спина окликал, торопил их, но старуха говорила: «Обожди, Петяня» – и гладила Нютку по голове, повторяла, что все образуется.

Они вновь шли по узким улицам. Синяя Спина привязал ее руку к своей той самой сбруей, боялся побега. Город уже не спал: торговцы раскладывали свой товар, куда-то спешили казаки, старухи шли на заутреню.

Каждому Нютка посылала немую мольбу: «Выручи из беды». Ужели никто не возмутится такому: девку, словно скотину, ведут на узде. Но все отворачивались, глядели так, словно в том не было ничего странного, и лишь один мужик, что вел козу на веревке, подмигнул и сказал что-то вроде: «Хороша девка». А коза поглядела на Нютку жалостливо, будто что-то понимала.