Верхотурье казалось самым мерзким городишком на свете. Здесь жили равнодушные люди, которые допустили неслыханное: Нютку, дочь Степана Строганова, один бесчестный мужик продал, второй – купил.
2. Новый дом
Пробрасывал снег. Он оседал на волосах и ресницах, холодил щеки и тут же таял, лип на Нюткину однорядку и синий кафтан, цеплялся за темную гриву.
Они ехали долго. Или так казалось? Обхватить руками, ощущать его дыхание и биение сердца, прижиматься к ненавистному чудищу – это утро требовало от Нютки больше, чем она могла молча снести.
– А куда ты меня везешь? – спросила она, ожидая грубого «умолкни».
– Там, где жить будешь.
Сказал и натянул поводья так, что Нютка ощутила движение. И всем телом наклонился вперед. А следом и она, растерянная: к незнакомцу, к уроду прижиматься, словно к любимому, – как можно?
Каурый жеребец понял своего хозяина, и деревья замелькали перед Нюткой, быстрее, быстрее. Неведомое чувство заставило ее закричать во всю мочь: «А-а-а!» Не скачки испугалась, нет! Тяжело дышал, прямо в ее затылок, жаром исходил, напрягался рядом. Через несколько слоев льна, шерсти, овчину, а все ж чуяла этот жар. Нютка достаточно знала о мужиках, и внутри стучало: опасно.
– А-а-а! – опять завопила она. – О-а-а-станови!
Синяя Спина сквозь стук копыт и завывания ветра услышал, остановил коня, развязал ее путы. Нютка, сама не понимая как, лихо спрыгнула наземь и побежала в заросли ивы.
– Я скоро!
Услышала в ответ далекое: «Без глупостей» – и, поняв, что пленитель не собирается идти вслед за ней, рванула.
Ветки, давно уронившие наземь листья, больно хлестали по лицу, да не того. Скорей, скорей, бежать, так чтобы не нагнал! Длинный подол путался, мешал бежать, и Нютка подхватила его, радуясь теплым чулкам, греющим ноги.
Скорей, скорей!
Она оглянулась – бежит ли за ней Синяя Спина. Не слыхать!
В зарослях ивы пряталась речка, бурливая, прикрытая тонким хрустким ледком, безвестная для Нютки. Она преграждала ей путь, точно решила сорвать побег, и Нютка нарекла ее Гадиной. Берег осыпался малыми камешками, путал высохшими травами, коварно шептал о чем-то.
– Да чтоб тебя!
Бежать было тяжело, сейчас Нютка много бы отдала за порты и высокие сапоги, какие носят парни. В них куда удобней!
Снег, словно мало было прочего, лип на ресницы, окутывал ветки, лез за шиворот – и он туда же! Меж зарослей показался просвет, кажется, заводь, окруженная березами. Нютка выскочила туда, увидала сразу что-то большое. Колыхнулось сердце: «Догнал, урод!», и, не видя иного пути, она ринулась на тонкий лед, прикрывавший синюю воду, будто возомнила себя Сыном Божьим, но по воде не пошла, замочила коты.
Отяжелел и облепил ноги разом похолодевший подол, и она не противилась, когда Синяя Спина вытащил на берег, непрерывно называя ее лободырой – той, что без царя в голове.
Зубы ее перестали стучать. Костер потрескивал, раскидывал по сторонам искры, охотно жрал ветки и вовсе не замечал снега – тот стал тихим-тихим, словно тоже испугался Синей Спины.
Нютка пригукла под шубой, тонкой, пахнущей чем-то незнакомым, невообразимо теплой. Она пристроилась у костра так близко, что искры иногда пролетали в вершке от носа. Вовсе и не подумала бы, что в воде будет так холодно, что ноги завопят: «Спаси!», что весь ее побег превратится в глупость.
Синяя Спина сидел от нее далеко, через пылающий костер. Он закрыл глаза, укутался в тощий суконный кафтан: свою теплую одежу отдал Нютке, но вовсе не хотелось его благодарить.
Сейчас он молчал, не говорил про лободырую девку, про свою глупость и зря потраченные монеты, на кои можно было купить топор, панцирь