Она сглотнула слюну. Постаралась успокоиться, прогнать дюжину дюжин бесполезных ругательств, что делали ее злобу гуще. Как вырваться, как сбежать от Синей Спины? Как найти богобоязненных, добрых людей, что отправят ее к батюшке да матушке?

А ежели старуха… Нютка покрутила головой: в малой избе и спрятаться было негде. Хозяйка дома, видно, пошла во двор и оставила ее без присмотра.

Нютка быстро переплела косы – потеряли блеск, грязные да свалянные, точно брюхо бродячей собаки. Нацепила обувку, оправила суконную однорядку и рубаху. Готова?

Она тихонько, стараясь не топать, подошла к двери, та была низкой, рассохшейся от времени. Нютка наклонилась, чтобы поглядеть в щель, не явился ли за ней Синяя Спина.

По присыпанному снегом двору важно ходил рыжегрудый петух, расправлял крылья, отгонял двух тощих собратьев – холод отчего-то их не пугал, рядом толкались крохотные воробьи, пытаясь поживиться. Старая телега, заметенная снегом, дрова, какие-то постройки, высокие покосившиеся ворота. А хозяйки не видать.

Нютка толкнула дверь, представляя, как пробежит сейчас через двор, откроет засов и выпорхнет наружу ловкой птичкой. Дверь не сдвинулась ни на вершок.

Нютка толкнула раз, другой, третий – и поняла, что старуха заперла ее в избе. Опять под замком! Словно курица – не взлететь.

– С Синей Спиной заодно. Старая…

Продолжить она не успела. Хозяйка, открыла дверь и зашла с корзиной, полной яиц.

Нютка пожелала ей доброго здоровья, поклонилась, как подобает воспитанной девице, забрала корзину и тут же засуетилась у печи рядом со старухой, то ли помогая, то ли мешая той.

Хозяйка затеяла стряпню: каравай, пироги с яйцами и какой-то речной рыбой. Нютка охотно выполняла ее поручения, выбирала кости, мыла судно[11] и пыталась заслужить похвалу.

В хлопотах прошел весь день. Когда солнце покатилось к вечеру, пироги были готовы: румяной крутобокой горкой они высились на деревянном блюде. И Нютка, что съела с утра лишь ломоть хлеба, глотала слюну. Старуха отправила ее в подпол, заставила налить в кувшин из тяжеленной бочки кваса, его медовый дух разнесся по избе – и в Нюткиной утробе забулькало еще громче.

Пироги остывали, квас пузырился в глиняном кувшине. Старуха все чаще поглядывала во двор. Она ждала Синюю Спину.

От овечьей шкуры пахло старым мехом, сыростью и человечьим потом, и Нютка сморщила нос. Она укрылась с головой, хоть в избе, протопленной днем, сохранялось тепло. Под одеялом могла открыть глаза, скорчить рожу и вообще спрятаться от мучителей.

Лежала тихо, не шевелясь, будто спящая, прислушивалась. Вдруг удастся узнать что дельное.

Напрасно. Стояла тишина. Нютка отогнула шкуру да поглядела в щель. Старуха возилась в бабьем куте, кажется, сучила пряжу. Синяя Спина чинил уздечку или что еще, длинное, кожаное, и Нютка пожелала ему затянуть ремень на своей шее.

За окном подвывал ветер, вновь за Каменные горы явилась незваная метель. Дерево, что росло рядом с избой, скребло ветвями по крыше, Нюткины веки отяжелели, она забыла про мерзкий запах шкуры, свои страхи, неясное будущее и задремала. Сколько прошло, неведомо, она внезапно открыла глаза, поняла, что три кружки медового кваса, выпитые накануне, рвались наружу. Завозилась, пытаясь сбросить тяжелую шкуру, но тихий разговор меж старухой и Синей Спиной заставил ее замереть.

– Худое… Слушала… молит… Верни, – бормотала старуха.

Нютка додумывала: «Творишь ты худое дело. Слушала я слезные мольбы девки. Верни ты ее родителям». Вдруг прислушается страшилище? И тут же принялась о том просить Богоматерь.

Синяя Спина молчал, потом что-то сказал – не разобрать, и Нютка, слыша его низкий голос, вздрагивала. Ей казалось, что он вовсе не человек – черт или иная нечисть, что издевается над людьми, похищает детей и девок, не ведает жалости и любви к ближним. Куда хуже Басурмана… Богоматерь наконец должна услышать ее мольбы и защитить от зла.