– С им ведь я! – воскликнул тот, перетащил от стенки стул к столу, уселся, вытянул ногу, ту, что не гнулась; после, сняв шапку, пьяно прикрикнул: – Как? Дал сотки?

Чин сел боком недовольный. Произнёс: ― Ты это… Тут закон у нас, не частный сговор… Ты врываешься; мне секретарш травмируешь, ломаешь двери… Пил?.. Не буйствуй. Как дела-то в коннотракторных?

– Дак что дела? – Старик потёр лоб шапкой. – Коль не дашь га, худо в коннотракторных дела пойдут.

Я приподнялся. – Право, лишне… Мне, Иванович, не надо…

– Счас… – прервал тот, обращаясь к чину: – Свет-Сергеич, друг! Ты был партийный, я содействовал? я вдохновлял народ? Ну, а ходил закон тогда такой, чтоб агитировать? Я без закона агитировал, чтоб ты почёт имел за всякую тень-мутотень казённую! Теперь закон суёшь?

Чин ёрзнул. – Заявленье дай; га выделим. Ты кто? Ударник трудового фронта.

– Как Закваскин? Вор съимел га? Уголовник, стал в почёте, получается?

– Он в праве… – Зимоходов хмурился. – Отец его тут был комбедовец, колхоз вёл. Ты, целинник, это знаешь.

Тот скривился: – „Вёл“! Трудящих гнал, а пьянь – в начальство. Вот как „вёл“ он! Церквы рушил, избы рушил. Я, Сергеич, с им соседствовал, и с этим, с шильником сынком его… Скажи, – воспрянул он и сдвинул стул к столу, – коль ценятся известности: чей Флавск был встарь, до Ленина до Сталина? Кто строил Флавск, что вы ломали целый век?

– Агарин.

– Дак!! – И старый подмигнул мне. – Дали бы ему гектар, возьмись он?

– Дали бы. Тут что ни древность – с их времён… Что, гражданин – Агарин?

– Стой! ― гнул Заговеев, что впервые строил мысль подобной сложности. ―Он будет не Агарин, а учёный. Имя Павел, отчество Михайлович.

– Я Никанор. И что с того?

– Что ты глава по сельскому: Лачиново, Мансарово, Тенявино, Никольскому… Ведь так, Сергеич, друг?

Затренькал телефон.

– Свет, нет меня! – велел сердитый Зимоходов и продолжил: – Сверку начал? Выселки назвал с Камынино?

– Друг милый, основал кто сёлы? – гнул старик. – Серьёзный спрос… Про Квашниных слыхал?

– Те самые, чей Сад?.. – Чин, ёрзнув в кресле, вперился мне в грудь. – Никак, Квашнин?

– Ну!! – грохнул в стол ладонью Заговеев. – Правильно!! Сознал, что коли Флавск агаринский – дай Квашнину гектар, мил друг?

Тот начал: – Мой батяня в ГэПэУ был, сказывал, ввели раз контру, в потолок, как вы… из Квасовки… – Он смолк.

– Ты землю дай, Сергеич! – гнул старик.

Тот, чуть помедлив, встал, похмыкал и повлёкся толщей к шкафу.

– Эк, дворяне!.. – Он не мог сдержать довольства, что у них нашлась «звезда», что можно мудрствовать про «шалости судьбы» за водочкой. – Не брат вы тем, с Москвы?.. – Вернувшись, он присел за стол с открытой папкой. – Квашнины?

– Наш дом записан на Рогожскую.

– Для конспирации? – Чин взял из шкафа новый файл. – Полвека нет ни Берии, ни Сталина, дворяне вы, у вас всё конспирация?.. Эк!.. ― Сидючи, он был велик, встав – убыл на глазах; и пальцы рук, и ноги кóротки. Такая диспропорция – от ханьских и шумерских царств и прочая, где власти высились средь мелочи людской на креслах сидючи и развивались, вывод, только корпусом в ущерб конечностям. Пройдясь, он поспешал усесться, чтоб не поняли, что он, по сути, мал для должности и что ему справляться со своею плотью в труд, тем паче с мыслями. Из папки он взял файл, из файла вытащил две вшивки. – Февраля, ага… Год восемьдесят, значит… в Квасовке, три сотки… дарственная от Закваскиной. Кому?.. Рогожской… Беренике эС?.. ну, имя!.. От второго пятого и это, девяносто третьего, вам дополнительные сотки… Двадцать три, короче, со строеньями и домом… Подпись: Шпонькина… – Захлопнув файл, он посмотрел на подошедшего ко мне ребёнка. – Эк! Чтоб и у нас был барин, так сказать.