Кстати, не только златопольцы, но и все мещане как сословие в долгу перед Екатериной II: как я вычитал в энциклопедии, именно она в 1785 году официально «оформила» их в Жалованной грамоте горожанами, определив как «городовых обывателей», «среднего рода людей», мелких торговцев и ремесленников. Формально мещанское сословие по положению стояло ниже купеческого, однако именно мещанам принадлежала бо́льшая часть городского недвижимого имущества, плюс они были основными плательщиками налогов, что позволяло им входить в категорию «правильных городских обывателей». Как бы ни относились тогда к евреям, их деньги явно не пахли. Не пахнут они и сейчас.

Как жила наша семья? Скромно, но с достоинством – по крайней мере, так мне казалось. Дед мой был человеком умным, носил очки в золотой оправе и часы на золотой цепочке в кармане сюртука. В городке его уважали и часто обращались за советом, расплачиваясь чем бог послал: кто яйцами, кто курицей, а кто парой новых сапог. Отец работал бухгалтером в небольшой конторе, был неплохо образован и тоже оказывал соседям разные услуги: кому прошение составить, кому счета проверить.

Жили мы все вместе, три поколения: дед Ханина, бабушка Ривка, две мамины незамужние сестры, родители, брат Наум, сестра Соня и я.

У мамы был чудесный голос, и как-то она рассказала нам с братом, что еще в ее девичестве произошла такая история.

Мама стояла у распахнутого окна – она вообще обожала воздух, солнце, цветы – и пела. Мимо шел ксендз. Остановился, прислушался, постучал в дверь. Дед открыл нежданному гостю. Войдя, ксендз сказал:

– Пан Хромченко, Ханина Евсеевич, я услышал, как поет ваша девочка и не мог не зайти.

– У меня девочек нет, есть только девицы, – довольно нелюбезно перебил его дед.

Ксендз улыбнулся и решил не обижаться.

– А можно ли познакомиться с той девицей, пение которой я слышал? – предельно вежливо спросил он.

Дед смягчился, он любил, когда к нему относились с почтением.

– Можно, отчего же нет, – ответил он и крикнул: – Ханна, иди к нам.

Мама, которая слушала весь разговор из-за двери, вошла в комнату. Ксендз встал и поклонился. Мама сделала реверанс. Дед погладил свою бороду – мол, и мы не лыком шиты, манерам обучены.

– Ханночка, спой нам что-нибудь, будь ласкова, – попросил он.

Мама спела украинскую песню: весело, задорно, с приплясом…

Ксендз был поражен и предложил деду деньги, чтобы отправить маму учиться. Но разве мог дед принять подарок? Не пристало еврейской девушке учиться на польские деньги, так что осталась мама дома. Но петь не перестала. Через несколько лет, в награду за мое рождение, так сказать, дед принес ей в подарок патефон и несколько пластинок. Патефонов в Златополе до тех пор не видали, и соседи всех национальностей и вероисповеданий приходили посмотреть на диковину. Патефон представлял собой деревянный ящик, под крышкой которого скрывался диск для пластинок и трубка, через которую шел звук. Серебряная пластина на ящике сообщала, что патефон создан в акционерном обществе братьев Пате в Москве в 1907 году и предназначен для проигрывания пластинок с глубинной записью, для чего используется сапфировая игла, а диск следует проигрывать от центра к краю. Эта надпись стала одним из первых прочитанных мною в жизни текстов, я запомнил ее на всю жизнь. А вот что такое глубинная запись, узнал лишь через сорок с лишним лет, когда мой младший сын Саша, с детства обожавший технику, с важным видом разъяснил мне, что эта такая механическая запись, при которой направление колебаний записывающего резца перпендикулярно к поверхности носителя записи. Про колебания я ничего не понял, а сыном страшно возгордился. Но не будем забегать вперед.