Лада знала помещичий дом, как свой собственный, хотя последний был не в пример меньше. Да и прожила у барыни уже два года, знавала порядки.

По пути никого не встретила, будто это был не обычный дом, а заколдованный. Попался, правда, на заднем дворе мальчонка лет пяти, сын поварихи, но Лада приложила палец к губам, и мальчишка, открыв было рот, подмигнул и побежал с хворостинкой дальше.

Лада оглянулась на окно той комнаты, где её последние дни держали, ожидая увидеть, что баба Хрися смотрит из окна и грозит кулаком, но никого в проёме не было. И тишина вокруг стояла такая, даже стрекотания стрекоз или писка комаров слышно не было.

Лада бросилась бежать что было сил, через тонкую полоску леска на деревянный мосток, обрывающийся у озера. Немного правее стояла ива, свисая упругими тонкими руками-веточками до самой воды.

Ещё давно они с Богданом условились: коли случится несчастье, то приходи к иве, лоб к коре приложи и прошепчи имя возлюбленного. Услышат, и беда откатится. Поверье так говорили: двое, давшие друг другу слово, связаны перед Богом, для них небо открыто. Погибнут — вместе, выплывут — вместе.

«Языческие верования», —толковал отец Дионисий, но когда остальные Боги отвернулись, остаётся Матушка-природа.

Вот и ива, ветви чуть заколыхались от невидимого ветра. Щёки Лады пылали, а ствол ивы оказался прохладным, Лада прижалась к нему лбом и позвала Богдана. Тихо, напевно, потом всё сильнее. Вот сейчас откликнется, не может не ответить на сильный призыв, Лада почувствовала, что кто-то идёт.

Богдан далеко, и всё же говорят же, что чудо может случиться в самый нежданный момент. Это не Богдан, но весточка от него должна быть!

На плечо Лады легла почти невесомая маленькая ладонь.

3

Лада обернулась и прижалась спиной к дереву.

Перед ней стояла девушка в белой, без единого пятна рубашке до пят и с венком из полевых цветов на голове. Темноволосая дева с распущенными волосами молчала и улыбалась обескровленными губами, манила рукой в сторону озера, отступив на шаг.

Показалось ли? Лада моргнула, и девушка пропала, зато вдали послышался шум и человеческие голоса. Тревожные, грубые, каким-то чутьём Лада поняла, что не Богдан это вовсе, не те, кто принесут вести от него, а погоня.

За ней идут люди, хотят вернуть горлицу в клетку, даже собак с собой захватили, так и нашли. Борзые жили при дворе барина, злющие, зайца на ходу раздирали так, что кишки потом летели на версту, так сказывали дворовые и конюший Велемир.

Лада ему верила, потому что самые преданные слуги часто жестоки ко всем, кроме хозяина, дабы заслужить его милость.

— Помоги!

К кому она обращается, кому шепчет? Звуки становились явственнее, погоня настигала Ладу, мелькнула мысль уйти леском, что виднелся справа и слева, да разве от собак уйдёшь? След взяли, они натасканы, обучены, нет, она им живой не дастся. Да и что после? Побьют плетьми, как пить дать!

Лада боялась не столько боли, как позора, хотя и боли тоже. Говорят, шрамы от кнута такие, что им вовек не зажить. Да и стоит ли беречь красоту ради постылого мужа?

Он тоже ничего не забудет, станет попрекать: мол, крепостной была, за плётку браться, как обычай велит, чтобы наказать если не за дела, так за мысли. Сказывали, приказчик не так добр, умеет драть три шкуры на потеху барину.

Нет. Не даваться в руки! Бежать!

Лада сорвалась с места и бросилась не разбирая дороги. Кто-то кричал вослед на разные голоса, и впереди тоже оказался шум погони. Солнце клонилось к закату, вечерняя зорька наступала, окрашивая озеро в багряный цвет. «Я укрою, я успокою», — шептала вода, и ноги сами вынесли на мосток, обрывающийся у воды.