– О, я знаю, друг. Я знаю, что никто не посмеет ничего сказать. И всё же я предпочту открыться только разумным братьям и сёстрам. Разумным и свободным. Таким, как ты, Альгерд. Касаемо виновников Чёрной Хвори не волнуйся: желающих покарать их боевых волюнтариев будет не меньше, чем сейчас целителей, что хотят искоренить саму заразу. Выделиться будет нелегко. Но ты прав, нельзя сидеть без дела, особенно такому человеку как ты. Я узнал кое-что из далёких пределов Империи, возможно, я первый, кто узнал об этом в Вольфгарде. Муха, дёрнувшись на одном конце паутины, мигом осведомляет пауков о своём существовании, – Фелан жестоко улыбнулся, произнося излюбленную фразу. – Некое существо растерзало несколько мелких дворян на севере Ольдании. Князь, вассал ольданского короля не спешит просить о помощи, судя по всему, не желает огласки. Если тебе удастся выяснить в чём там дело и уничтожить существо явно умбрийского происхождения, то ты не только укоренишься в своих силах, но и получишь признание. Никто уже не посмеет попрекать тебя былым. И я позабочусь о том, чтобы тебя посадили покровителем целого княжества. Желаешь ознакомиться?

– Желаю.

Фелан встал и, кряхтя, побрёл к сундуку.

– А что же Максимиллиан? – спросил Альгерд. – Он как глава коллегии должен дать добро, грамоту…

– Ему сейчас не до тебя, так что, если я попрошу, он даст добро, – Фелан достал из сундука свиток и протянул его Альгерду, подойдя поближе. – Здесь все подробности. Если тебе удастся, друг, вернёшься героем. Тогда вместе мы сможем навязать Максимусу свою волю. Быть может, кто-то из нас даже займёт его место в открытую.

– Я не…

– Я знаю, друг. Я вижу твою утончённую душу и понимаю, что ты делаешь это не ради титулов, а ради утверждения собственной силы. «Познай себя» – эта надпись красуется над входом в святилище Велада, и ты взял её своим жизненным девизом. Я всё понимаю. Однако помни, что внутреннему твоему состоянию должен соответствовать статус в обществе, коль мы существа общественные. Неплохо ведь, когда благородный дух отмечен благородным положением.

– Неплохо, – согласился Альгерд.

– И не зря говорят игнинги, даже миряне, что очи суть зеркала духа. Вот у нас, когда мы творим Волю, они сияют чистым альвхеймским светом. Холодным и опасным, но всё же чистым. А у наших врагов глаза затягиваются мрачной пеленой.

– К чему ты это? – неловко улыбнулся Альгерд. – Не всегда, признаться, улавливаю ход твоих мыслей.

– Это значит, мы на правильной стороне, друг, – похлопав по жезлу-медиатору, отметил Фелан из Диварда.

В комнате горело множество свечей.

Свечи горели с единственной целью – создать романтическое настроение для тех двоих, что наслаждались друг другом в алькове. Подобная картина могла бы свести с ума любого хозяйственного тиуна1 или каморария2. Впрочем, что чародеям до растрат.

– Ты так красив, – промурлыкала молодая женщина, – грива тёмных волос, аккуратная борода, лицо, будто у потомка Хелминагора! Больше похож на дворянина, чем на чародея.

Лицо Альгерда не просветлело от этих слов. Он оставался угрюм.

– Не стоит убиваться из-за нелепицы в университете, – протянула она, вставая с постели. Рыжие волосы ниспадали почти до ягодиц. Она была совершенно нагая.

Встав, женщина пошла к столу, на котором лежали на тарелках порезанные груши, и стояла бутылка вина и бокалы. Тонкие правильные черты юного лица, равно как и изящный стан и округлости там, где они должны быть в фигуре женщины, делали её красивой в глазах Альгерда.

– Что за пошлое выражение «убиваться»? Набралась у охальной черни, которую лечишь?