– Старалась не обращать внимания на очередную жертву твоих странных опытов. Но если оно будет пялиться во время того, как мы… в общем, это уже перебор.

– Твои коты тоже глядят на нас, когда…

– Коты – другое! – резко воскликнула Лана. Так что Альгерду показалось, будто воздух пропитается сейчас гневной Волей чародейки.

Полосатый шерстяной комок, свернувшийся на резном карле близ большого зеркала, встал и потянулся. Будто услышал, что речь ведут о нём и его братии.

– Они милые дети природы, а это – пакость! Это ведь кобольд, верно?

Альгерд медленно кивнул.

– Ещё одно порождение Умбры, – звонко проговорила Лана и надула губы. – С тобой вечно так: ты запрещаешь мне шутить о ложах чернокнижников, а сам тащишь в мой дом всякую нечисть.

– Не занудствуй, милая. Грегуа совершенно не опасен, всё его тёмное нутро выжжено моими заклятиями, вместе с частями мозга. Притом, Грегуа очень полезен, я никак не могу отказаться от владения им. Мы ведь в ответе за приручённых нами тварей.

– Во имя Хелминагора! Приручить и выжечь половину мозга чарами – разные вещи, Альгерд! И чем он так необходим тебе, что ты не можешь отпустить его?

– Грегуа – мой носильщик. Ты могла заметить, что именно он занёс мои вещи наверх. Я полагаю, что иметь в слугах кобольда с поражённым чарами мозгом куда нравственнее, чем использовать подневольный труд людей или йордлингов. И когда-нибудь всё общество согласится со мной.

Лана посмотрела на Альгерда, как смотрят матери на своих детей, когда те лепечут всякий вздор, что приходит на ум. В её взгляде смешалось умиление и лёгкая тоска по чему-то далёкому.

– Иногда я не понимаю, почему испытываю к тебе чувства, – сказала она.

– Ты испытываешь ко мне какие-то чувства? – бровь Альгерда выгнулась дугой. – Всегда считал, что ведьмам высокие чувства недоступны. Даже тем, что лечат людей.

Сумрак пробежал тенями по лицу Ланы. Она стиснула зубы. Альгерд вращал в руке бокал и смотрел на него.

– А чародеи, по-твоему, способны испытывать высокие чувства? – бросила Лана.

– Чародеи способны испытывать только страстное желание власти, – Альгерд видел смущение своей любовницы, а потому пожелал перевести тему разговора. – К слову, об этом желании и прочих чувствах и страстях чародеев. Грегуа, выйди из комнаты!

Кобольд, словно проснувшийся после многолетней спячки тряхнул головой и, кряхтя, удалился из ведьминых покоев.

– Всюду в мире властвует противоречие, – продолжил Альгерд. – И мой провал в университете Его Императорского Величества Хенвальда Исмара Хелминагора исключением не оказался. Видишь ли, в той зале аудиториума я ощутил слабость. Болт, который выпустил сукин сын прикончил бы меня, если бы не рунное заклятие. Я говорю это только тебе, хотя в коллегии уже наверняка распускают слухи, они ведь знают, что я предпочитаю начертить образ руны чистому мыслительному заклинанию. Им ведомы мои слабости, Лана. Ведомы, после Добрина. Знают твари, как тяжко даётся мне сосредоточение, после того как я потерял… Эх, я ведь и на сей раз хотел остановить, защититься от этого проходимца Фьяра мыслью, но не успел. А когда он полез к фиалам с алхимическим пламенем, то хотел скрутить его Волей, либо наслать паралич, а мысли спутались, получилась какая-то невнятная мешанина и я вовсе упал без чувств.

– Да, но ты ведь всё же остановил его…

– Не перебивай! Я ещё не окончил речь. Случившееся в Хенвальде помогло мне понять кое-что важное и сделать выбор. Я отправлюсь навстречу серьёзной опасности, вернусь победителем и стану собирать сторонников в коллегии. Не всё Максимилиану наслаждаться благами, которые даёт высокий покровитель и слава, причём незаслуженная. Умбра бросила вызов нашему миру, и я собираюсь его принять, дабы, защитив Мид-Ард, стать тем, кем я и рождён: истинным мастером Воли. А кроме влияния среди собратьев-волюнтариев и имперской власти, победа над умбрийской угрозой даст мне то, что я никогда не обрету в борьбе со спятившими профессорами или слабосильными чернокнижниками – уверенность в собственных силах.