Население мира – лишь «условное население», не лучшее, а лучшее из возможного на данный момент. А градация рас и неуклонная предначертанность, с которой одни побеждают, а другие обречены на поражение, столь же неотъемлемы, как последовательность геологических пластов. Мы видим, как англичане, французы, немцы занимают все берега Америки и Австралии и монополизируют торговлю. Нам по душе эта энергия и победоносная напористость «нашей» ветви рода. Мы следим за «следом» еврея, индейца, африканца. Как ни пытались истребить евреев, всё напрасно. Обратите внимание на резкие выводы Нокса в его «Фрагменте о расах» – автора, быть может, поспешного и не слишком убедительного, но заявляющего неотменимые факты: «Природа уважает чистую расу, а гибридов – нет», «Каждая раса имеет свою исконную среду», «Если оторвать колонию от её корня, она вырождается». Картина не всегда приятна. Немецкие и ирландские массы, подобно африканцам, в чём-то обречены стать «навозом истории». Их перевозят через Атлантику, везут через Америку, чтобы они копали канавы и мыли лотки, обеспечивая дешёвое зерно, и в итоге преждевременно гибнут, удобряя зелёную траву на прерии.

Ещё одна вязанка «непреложных связок» – новая наука «статистика». Её закон гласит: при достаточно широкой базе даже самые необычные события становятся предметом точного подсчёта. Нельзя сказать, когда в Бостоне родится новый полководец уровня Бонапарта, комический поэт, подобный Дженни Линд, или навигатор наподобие Боудитча. Но если речь о народе в двадцать, а то и двести миллионов – тут уже возможно известное приближение к точности.

Бессмысленно заносчиво приписывать определённое изобретение конкретному автору: их изобретали по многу раз. Человек сам – первейшая машина, а все наши ухищрения – лишь игрушечные копии. Мы выручаем себя, «клонируя» свой же организм ровно настолько, насколько это нужно. Трудно установить, кто был истинным Гомером, Зороастром или Мену; ещё труднее – кто «на самом деле» был Тувал Каин, Вулкан, Кадм, Коперник, Фуст или Фултон, – ведь за каждым сотни и сотни предшественников. «Воздух полон людьми» – этот технический дар, умение создавать инструменты, словно витает в самих атомах. Дышим – и вдыхаем в себя Вокансонов, Франклинов, Уаттов.

Разумеется, на миллион человек найдётся один астроном, математик, комический поэт, мистик. Читая историю астрономии, понимаешь, что Коперник, Ньютон, Лаплас – не «новые» люди, а преемники Фалеса, Анаксимена, Гиппарха, Эмпедокла, Аристарха, Пифагора, Энопида, – у каждого одинаково напряжённый геометрический склад ума, способный к такой же логике и вычислениям, разум, идущий в ногу с ритмом Вселенной. Римская миля, возможно, уже опиралась на измерение меридиана. Мусульмане и китайцы прекрасно знают о високосном годе, григорианском календаре и смещении равноденствий. Как среди россыпи каурис в Новой Англии всегда попадётся хотя бы одна оранжево-розовая раковина, так и в сотне миллионов малайцев или мусульман обязательно найдётся пара-тройка «астрономических умов». И, подобно тому, как в большом городе ежедневно появляются случайности, порой прекрасные, но возникшие «точно по расписанию» (например, «Панч» рождает ровно одну хорошую шутку в неделю, а газеты – одно любопытное известие в день), – так и в большой массе народа обязательно вспыхнут великие умы.

Законы уничтожения и подавления действуют не менее регулярно: голод, тиф, мороз, война, самоубийство, вырождение рас – тоже входят в мировую систему и поддаются статистике.

Всё это – кусочки горной породы, намёки на те жёсткие условия, что обрамляют нашу жизнь, и выглядят они «механически точными», будто жернова мельницы. А наша попытка им сопротивляться кажется до смешного ничтожной – протест меньшинства в одного человека против натиска миллионов. Будто мы, оказавшись в эпицентре бури, видим вокруг тонущих людей, которых волны швыряют туда-сюда; они встречаются взглядами, но друг другу помочь почти не могут: хорошо, если сам сумеешь удержаться на плаву. Однако у них есть право хотя бы на этот разумный обмен взглядом, а всё остальное – в руках Рока.