– Нет, – недобро хохотнул мужчина. – Ты прекрасная роза, да, Белль де Роз? У роз тоже есть шипы, и ты отрастишь свои, когда придёт время.

Арман придвинулся ещё ближе, почти касаясь меня. Он был так близко, что наверняка слышал лихорадочный стук моего сердца.

– Завтра я приду на представление, – шепнул он. – Выступи для меня, как в последний раз.

Не доверяя своему голосу, я нервно дёрнула головой. Мужчина усмехнулся и через секунду уже зашагал прочь, оставив меня ошеломлённо смотреть ему вслед.

На это шоу планировал прийти не только Арман. Барон Шергардт тоже смог наскрести несколько медяков на входную плату, о чём радостно объявил на очередной нашей встрече. Или свидании? С учётом того, что Алекс притащил с собой три печально поникших цветка, это уже вполне могло считаться свиданием. Когда в разговоре возникала пауза и Алекс смотрел вдаль, я невольно косилась на его губы. Меня ещё ни разу не целовали и было интересно узнать, каково это. При мысли о том, что Алекс меня поцелует, в животе рождался трепет – волнующий и приятный.

Во время прошлой прогулки художник словно невзначай взял меня за руку. Наши пальцы переплелись, словно это было для них естественно. Я покосилась на сплетённые руки, затем на лукавое лицо Алекса и улыбнулась.

– Самая яркая и волшебная! Самая прекрасная и чарующая! Наша Красавица, наша Белль де Роз!

Дядюшка Призрак триумфально дёрнул за шнур, и занавес разъехался, открывая меня восхищённым взглядам зрителей. Я стояла перед ними в полупрозрачном платье, скрывающем самое главное, но всё равно волнующем воображение. Вокруг меня кружились снежинки – огромные, с кулак размером, хрупкие ледяные звёзды. Я медленно шла к центру арены, снежинки быстрей и быстрей вращались в танце, поднимались под самый купол волшебным вихрем. Невидимая для толпы Ленни скинула с потолка длинный шнур, под мороком выглядевший как тонкая лента молочного кружева. Я обернула ленту вокруг руки и взмыла вверх. Под самым куполом я скользнула по шнуру, на этот раз оплетая его вокруг левой лодыжки и стремительно полетела к полу. Там, навстречу мне, уже разворачивала свои лепестки гигантская белая роза. Под оглушительные крики я остановилась у самого пола и затанцевала, поднимая снежно-звёздную пыль. Наконец я легко пробежала по лепесткам и встала в сердцевинке цветка. Лепестки закрылись и открылись вновь, оставив меня стоящей перед зрителями почти обнажённой, прикрытой лишь мерцающими сгустками снега. Несколько секунд я постояла неподвижно, а затем скрылась в поднятой метели и ушла со сцены.

– Эрис, это было потрясающе! – воскликнула Ленни, целуя меня в обе щёки.

Я улыбнулась, принимая комплименты, но на душе было тревожно. Стоя на арене, я чувствовала на себе два взгляда – восхищённый и тёплый Александра, и взгляд Армана, который я не могла понять, и который пугал меня, как я ни пыталась убедить себя в том, что бояться нечего.

Самайн

Самайн. Грани между мирами становятся тоньше. В ночь Самайна не стоит смотреть в зеркала, нельзя заговаривать с незнакомцами: кто знает, что приняло их обличье на самом деле. Ноа-Нун застали время, когда Серый Орден только набирал силу. Тогда Самайн отмечали все, в окнах ставили горящие свечи – отпугнуть смертельный мрак, накрывали ломящийся от угощения стол для духов предков. Но это было давно. Первый храм в Белой Гавани возвели семьдесят лет назад, затем меньшие пирамиды воздвигли по всей территории нынешней Империи. И Самайн был почти забыт.

Я никогда не спрашивала у Ноа-Нун, кому молятся они – Изначальным богам или кому-то ещё. Нет иного бога, кроме Безымянного, только его имя можно произносить безбоязненно. Я никогда не обращалась ни к каким божествам. Безымянного бога я ненавидела, про остальных старалась не думать. Какой смысл взывать к богине-матери или светлому богу Ану, если они не уберегли свои создания от пламени жрецов?