Когда я шел по этому пути, я замечал, что рядом со мной шагают другие молодые люди, которые напротив Театра юности сворачивают в парковую зону. Однажды я познакомился с одним из таких студентов. Это случилось в ментовке. Мы оба оказались там за употребление алкогольных напитков в общественных местах, «еще и рядом с детским садиком», как с фальшивой укоризной сказал мент.

В обезьяннике мы разговорились. Парня звали Валя – студент сценарного факультета Университета кино и телевидения. Такой деятельный кабан с звериной харизмой. Никогда бы не подумал, что он будущий кинодраматург. Менты всячески намекали на то, что штраф можно аннулировать, если дать на лапу. Ни у Вали, ни у меня не было нужных пятисот рублей, чтобы искупить свой грех. Но я вспомнил, что один из моих одноклассников стал милиционером (все из-за страха попасть в армию). Я набрал его номер. На другом конце трубки не отвечали, однако внимание мента (другой вышел на новую охоту) было ко мне уже приковано. Тогда мне пришлось сочинять разговор.

– Дрон, привет. А ты в каком отделении милиции работаешь? У нас тут казус случился, ты можешь поспособствовать в вызволении? За что взяли? Да я и сам не понял за что, бутылку пива пил…

Тем временем второй мент привел троих пьяных подростков. Один из них стал дерзить, за что получил рукой по затылку.

– Алло, Дрон, тут твои коллеги руки распускают. Я на «Пушкинской», приезжай.

– Мы тебя разве трогали? – расстроенно спросил один мент.

– А кто знает, чего от вас ожидать?

– Свободны, – сказал он и выпустил нас с Валей.

– Счастливо оставаться, – сказал Валя подросткам.

Это событие было решено отметить.

Валя угостил меня пивом и немного рассказал про свой университет. Говорил он в переломанный нос, басом, а когда случалось ему рассмеяться – черт возьми, пожалуй, я в жизни не встречал более обаятельного, раскатистого смеха. В его повествовании было столько восторженных эпитетов (касающихся в основном кулуаров и тусовок), что я как-то очень ясно осознал, что учусь не там и не тому.

На следующий день в универе я совершил Поступок. Это была лекция по электронике и электротехнике. Очень пожилой преподаватель напоминал скорее чучело человека, которое иногда двигалось благодаря аниматронике. Его тусклый голос и заторможенная моторика сфокусировали меня на ожидании его кончины. Когда он задал лабораторную работу и дал перед ней 15 минут на перерыв, я, рассудив в духе «Пусть кто-нибудь другой делает массаж сердца и искусственное дыхание, я увольняюсь», вышел из этого университета, чтобы никогда больше не вернуться.

Падал очень мягкий безвольный снег большими хлопьями. Я решил прогуляться, чтобы осознать свой поступок. В ту зиму улицы активно посыпали солью, и город местами напоминал соляные просторы Бонневилля. Я запомнил эту прогулку лучше, чем любой из дней, проведенных в университете.

После моего бегства домашние были в недоумении. Они решили, что я совсем пропащий человек – все-таки второй брошенный вуз. Старший брат предложил написать книжку «Мои университеты», как это сделал в свое время Горький. В бане произошел разговор с папой. Он отчаянно взывал к моей совести. Говорил, что они стареют и надеются на меня, что я должен получить образование, иначе буду ямы копать – и обреку родителей на безрадостное увядание. Что я мог сказать? Я заверил, что доучусь в этом университете. Иногда, особенно в бане, людям надо услышать то, что они хотят. И не нужно быть конченным эгоистом, который всегда говорит правду, – нужно проявлять великодушие.

Был только один человек, который не стал меня ни в чем упрекать. Бабушка решительно зашла в комнату с какой-то квадратной погремушкой в руке, села в большое кресло и выждала паузу. После этого начался наш диалог, полный вопросительных знаков.