Я не знаю этого человека, но следовало бы изобразить какую-то обескураживающую эмоцию. Какую? Отвращение? Гнев? Если “Андрей Иванович” запрещал даже упоминать её имя, то крайне маловероятно, что между ними сохранились хотя бы остатки отношений. Однако девушка всё же рискнула и пришла. Во всём непонятном мозг ищет сакральный знак.

Мама, мне надо было идти в театр, а не в историки.

– Лира? – спросил я, сурово глядя в её светлые глаза.

– Да, она самая, – девушка улыбнулась, одновременно сложив руки на груди.

Виктория Револиевна, как бы остерегаясь плохого, быстро подошла ко мне и крепко обняла; незаметно в объятии принюхалась к моему дыханию. Подняв голову и показав довольную улыбку, она тут же бросилась во множестве извинений и просьбах отпустить её к мужу:

– Андрюша, к нам заехала Лира. Присаживайся, чай попьете. Нет, не хочешь? Тогда утром. Командировка у Лиры в ГДР завершилась, переводят в Москву. Я попросила погостить у нас, думала, ты обрадуешься.

Тончайший момент конспирации. Among Us. Как зря, что не расспросил Татьяну о несостоявшейся жене! У меня ничего на неё нет, если начнет дергать за детали – рухну как Ильич на пол. Предстоит манипулятивная игра вопросами.

– Я тоже рад, что Лира вернулась, – произнес как можно осторожнее, чтобы закрепить первичный контакт.

На лице девушки застыла выжидательная улыбка. Мы смотрели друг на друга. За её спиной тремя этажами ниже жил в фонарях проспект. Темная душа в поддельном желтом свете.

– Славно. Не будьте кухарками, присядьте в гостиной, – Виктория Револиевна пригласила в зал. Усадив в кресла, она снова отпросилась. – Я вас оставляю. Мне нужно спать. Лирочка, сиди у нас сколько пожелаешь, этот и твой дом.

– Спасибо, – скромно улыбнулась девушка.

Виктория Револиевна закрыла стеклянные двери гостиной. Предусмотрительно. Меня как на брачную ночь привели. А может, она по-советски шипперит?

– Видела в самолете Сережу Курочку, – начала она. – Летели, оказывается, одним рейсом. У него на два ряда впереди, так Курочка не узнал меня, хотя взглядами пересеклись. Странно. Я же не чумная, не диссидентка, чтобы избегать.

– Лира, что привело тебя сюда? – взял инициативу в свои руки.

– Как что? Ты.

– Ради меня вернулась в Москву? Из Берлина?

Лира протяжно вздохнула.

– Кое-что изменилось. Сложно объяснить.

– Попробуй.

– К чему тебе подробности?

– Они касаются нас.

– Мой папа… настоящий папа, в общем, его серьезно повысили. Он решил, что мне нужно вернуться из Берлина. Я люблю столичную жизнь в Германии, но мало что могу изменить.

– Получается, я как бы не при чем?

– Ну что ты заладил! – покраснела Лира. – Неужели тебя интересует только причина моего возвращения?

– Меня многое интересует. Например, почему решила восстановить общение после долгой ссоры.

– Но между нами ведь что-то было! Неужели ты это не ценишь?

– Ценю, – соврал я. Знать бы ещё, что ценить. Свалилась на голову, как ледышка с нечищеного карниза.

Лира зашла на кухню, вернулась с бутылкой и двумя бокалами на маленькой ножке. Разлила, но нервная рука добавила капли на стол. Втянул носом воздух – отчетливый запах коньяка.

– Не буду, – накрыл ладонью свой бокал.

– Как хочешь, – она выпила с недовольством, так как не ожидала получить неуважительный отказ. – Значит, правду о тебя говорят, поменялся ты.

– Кто обо мне говорит?

– Да в том же комсомоле.

Хм. Лира была комсомолкой? Работала в ЦК? Картина проясняется слишком медленно. Лирин “настоящий папа” занимает, по-видимому, высокий пост; с её слов, недавно его резко повысили. Из-за повышения Лиру отзывают из Берлина. Кто её папа? Член Политбюро.