При свете тусклой лампы коричневая бумага казалась еще грубее, бечевка – плотной, надежной. Павел долго смотрел на него, оттягивая момент. Что там? Картина, которую Саня называл своим самым могущественным произведением? «Ключ от всех дверей»? И письмо. Послание из мира мертвых. Он сглотнул ком в горле, ощущая ледяную тяжесть в желудке. Пора.
Пальцы, неловкие от волнения, развязали узел бечевки. Бумага развернулась, открывая содержимое. Внутри лежали два предмета. Первый – плотно свернутый в тубус холст, перетянутый резинкой. Павел аккуратно вынул его, почувствовав шероховатость фактуры под пальцами. Второй – обычный белый конверт формата А4, без марки и адреса, запечатанный. На нем четким, узнаваемым почерком Саши было написано: «Паше. Лично. В случае моей смерти.»
Сердце Павла сжалось. Он взял конверт, ощущая его вес – внутри явно было несколько листов. Ножницы из дорожной сумки разрезали бумагу аккуратным движением. Он вынул сложенные листы. Бумага была обычной, офисной. Почерк Саши – таким же нервным, стремительным, как всегда, но в некоторых местах буквы сбивались, линии дрожали, будто рука писавшего была неспокойна.
«Паш… Если ты читаешь это, значит, я прав. Значит, случилось худшее. Прости, что втягиваю тебя в эту чертовщину, но другого выхода нет. Ты единственный, кому я могу доверить… нет, не доверить. Ты единственный, кто, возможно, поймет и сможет остановить. Если не я…»
Первые строки вырвались из Павла глухим стоном. Он откинулся на стуле, закрыл глаза, пытаясь совладать с накатившей волной горя и вины. «Прости…» Сколько раз он сам мысленно просил у Сани прощения за отдаление? Он сделал глоток воды из пластиковой бутылки, купленной в аэропорту, и заставил себя читать дальше.
«Ты знаешь, я всегда шел своим путем в искусстве. Искал не просто красоту, а суть. Воздействие. Как цвет, форма, глубина влияют на мозг, на эмоции, на саму душу. Мои стереограммы… это не просто трехмерные картинки, Паш. Это ключи. Коды. Доступ к самым глубинным слоям человеческой психики. Я научился не просто показывать объем, а… программировать эмоциональный отклик. Манипулировать им. Создавать не иллюзию пространства, а реальность чувства. Настоящего, всепоглощающего.»
Павел почувствовал, как холодеют кончики пальцев. Саня всегда говорил о «глубине восприятия», о «раскрытии скрытых пластов», но это… Это звучало уже как мания величия. Или нечто гораздо более опасное.
«Я создал серию. Шесть работ. Не просто картины, Павел. Оружие. Сам того не желая поначалу, но… увидев силу эффекта… я продолжил. Экспериментировал. Искал границы. Нашел их. И перешел. Каждая картина – это концентрированная, направленная эмоция, зашифрованная в цветовых частотах и стерео-паттернах. Они обходят сознание. Бьют напрямую в лимбику. В инстинкты.»
Павел встал, не в силах усидеть. Прошелся по тесному номеру, листы письма трепетали в его руке. «Оружие». Это слово резануло, как нож. Его брат? Мирный, хоть и странный художник?
«Первая – «Ужас». Не просто страх, Паш. Первобытный, животный ужас, парализующий, сводящий с ума. Вторая – «Отчаяние». Полная потеря смысла, воля к нулю, тяга к небытию… Самоубийство – логичный исход. Третья – «Угнетение». Давящая тяжесть, беспросветность, ощущение ловушки без выхода. Человек гаснет, как свеча. Четвертая – «Ярость». Слепая, разрушительная, направленная на всех и вся. Пятая – «Бешенство». Утрата рассудка, чистая агрессия, звериный инстинкт убийства. И шестая… «Безумие». Полный разрыв с реальностью. Вечный кошмар наяву.»
Павел прислонился лбом к прохладному стеклу окна. За ним текли серые улицы Васильевского острова, тускло светили фонари. А он читал о картинах, убивающих людей. Созданных его братом. Его вечно увлеченным, немного наивным Саней. Это было невообразимо. Чудовищно. Он хотел крикнуть, что это бред, что Саня сошел с ума еще до смерти, что это плод его больного воображения… Но слишком уж все сходилось. Хаос в квартире. Страх. Ребус-предупреждение. Слова старика. И этот сверток на столе…