– Понимаю. – Новиков протянул визитку. – Мой прямой номер. Если что вспомните, или понадобится помощь – звоните в любое время. Соболезную еще раз.

Они спустились. Машина Новикова уехала. Микроавтобус последовал за ней. Павел остался один под моросящим дождем у подъезда, ощущая холодную тяжесть свершившегося. Он подождал несколько минут, глядя, как тают красные огни машин в сырой дымке. Затем глубоко вдохнул и шагнул обратно в подъезд.

Пятый этаж. Площадка пуста. Лента "Место происшествия" болталась на двери квартиры 49. Павел повернулся к двери напротив. Квартира 37. Он посмотрел на звонок. Физиономия с рисунка всплыла перед глазами – недовольная, подозрительная. Что ждало его за этой дверью? Сообщник? Свидетель? Опасность?

Он нажал кнопку. Звонок прозвучал громко в тишине подъезда. Павел слышал, как стучит его собственное сердце. За дверью – шаги. Медленные, тяжелые. Щелчок запора. Дверь приоткрылась на цепочку. В щели – то самое лицо. Лысеющая голова с седыми прядями. Крупный нос. Умные, усталые глаза за толстыми линзами. Толстые губы. И выражение – недовольное, настороженное. Оно изучало Павла, не моргая.

Павел собрался с духом. Голос должен быть твердым.

– Моисей Карлович? – спросил он, глядя прямо в эти стальные глаза за стеклами очков. – Меня зовут Павел Гайдученко. Я брат Александра, вашего соседа.

Старик молчал.

– Саня… Александр оставил мне послание, – продолжил Павел, понизив голос до доверительного шепота. Он сделал паузу, подбирая слова их тайного кода. – На рисунке. Самолет "АН", табличка "ТРЕ", нота "СОЛЬ". И дверь с цифрой 37. За ней – ваше лицо.

Глаза старика чуть сузились. В них мелькнуло что-то – не то понимание, не то тревога.

– Он сказал: антресоль, – четко произнес Павел последнее слово-ключ. – Тридцать семь. Я пришел за тем, что он вам доверил. Только я.

Моисей Карлович не двигался секунду, две, три. Он смотрел на Павла так пристально, будто пытался прочитать его мысли, измерить душу. Павел выдержал этот взгляд, не отводя глаз. Внутри все было напряжено до предела.

Потом старик кивнул. Один раз. Коротко. Цепочка упала с глухим стуком. Дверь открылась.

– Быстро. Заходи, – прохрипел он, отступая в полумрак прихожей.

Павел шагнул внутрь. Дверь тут же захлопнулась за его спиной, щелкнули все замки. В тесном пространстве пахло старой бумагой, лекарственными травами и пылью. Моисей Карлович повернулся к нему. Его лицо в тусклом свете прихожей казалось еще более серьезным, почти трагическим.

– Ждал, – прошептал он, и в его голосе не было уже недовольства, только глубокая усталость и тревога. – Саня… Александр… Он говорил: "Если что-то случится… придет Павел. По нашей старой игре. Передашь только ему". Боялся он. Очень боялся. – Старик покачал головой, и Павел увидел в его глазах немой укор миру. – Иди.

Он повернулся и заковылял вглубь квартиры, в маленькую комнатку-библиотеку. Подошел к стене, к антресоли под потолком. Достал ключик, встал на цыпочки, открыл замочек. Скрипнула деревянная дверца. Из темноты он вынул предмет – плотный сверток в грубой коричневой бумаге, перевязанный бечевкой. Размером с тубус, но тяжелее.

Моисей Карлович бережно передал сверток Павлу. Его рука дрожала.

– Держи. Картина. И письмо внутри. – Он наклонился ближе, и Павел почувствовал запах старого табака и чего-то горького, химического. Шепот старика был еле слышен, но каждое слово врезалось в память: – Он боялся не зря. Они придут. И за этим. Смотри в оба, Павел Витальевич. Оба глаза – в оба. Доверяй только себе. И… – он запнулся, – и тому, что увидишь сквозь.