Маргарита тряхнула головой: в том-то и дело, успела ли эта информация дойти до ее начальника, или осела там – в пыльных ящиках с готовыми анализами?

– Нет, так я точно не усну, – произнесла полусонная Маргарита и вновь встала, чтобы присесть около ночного столика. Привести, что ли себя в порядок вместо сна? Или оставить всё, как есть? Она сидела в полной темноте перед маленьким трельяжем и смотрела на свое отражение, которого почти не было видно. Если бы в комнате отдыха были хотя бы окна, выходившие, например, на берег, где светила луна, или на летное поле, с горящими всю ночь прожекторами, то можно было бы увидеть свое лицо, пусть и не таким, каким оно выглядело при полном освещении.

Она продолжала всматриваться в зеркальную тьму, и вдруг ей показалось, что там, в глубине черного стекла, что-то мелькнуло. Маргарита, не отрываясь, ждала, не появится ли вновь этот слабый отблеск, но тут ее тело вздрогнуло, когда до ушей донеслось:

– Привет, подруга, – произнес голос, которого она никак не хотела слышать: это была ее соседка – та самая, из машинного отделения. – Что, не спится?

– Нет, – ответила Кондрашкина.

– И мне – нет, – сказала та и присела на соседний стул. – А чего не спиться-то?

– Да, так, – пожала плечами Маргарита, – мысли разные.

Она зевнула.

– Мысли, мысли, – задумчиво сказала соседка, – от них вся погибель – от этих мыслей. Рассказать не хочешь?

– А нечего рассказывать, – ответила Кондрашкина. – попала я в переплет – вот и всё.

– Да, ладно, какой у тебя может быть переплет, когда у тебя, вон, и работка не пыльная, и зарплата будь здоров, да и мужики, наверное, косяком прут?

– Сплетни это всё, – ответила Маргарита, всё же пытаясь разглядеть свое лицо в кромешной тьме.

– Вижу, не хочешь ты говорить.

Кондрашкина молчала: она, действительно, ничего не хотела, да и не могла рассказать этой женщине – ей нужно было просто поспать, а сон не шел.

– А давай я тебе расскажу свою историю? – сиплым голосом спросила женщина.

– Думаешь, стоит? – безразличным тоном откликнулась Маргарита.

– А это ты сама уже решишь: как только скажешь, что надоело, мол, тебя слушать, я и замолчу.

– Договорились, – кивнула Маргарита, не понимая, что в такой темноте не видно ни ее кивка, ни усталой улыбки, которая при свете ламп отбила бы у рассказчицы всякое желание чем-то с ней делиться.

Женщина вздохнула, будто ей предстояла тяжелая работа, и начала:

– Про мужиков убитых я тебе уже говорила?

– Тех, которых кто-то задушил?

– Нет, про тех, которым шеи сломали.

– Вроде да.

– Ну, так дальше слушай. Попала я в это машинное отделение не сразу. Когда я семь лет назад прилетела на эти острова, первым моим местом был Фаял, где недавно опять была катастрофа. Полгода лаборанткой там проработала, после чего мне автоматически продлили контракт уже на пять лет, чего я и не знала, и отправили вот сюда – тоже в лабораторию. Чего меня с места сорвали, я так и не поняла. Ну и работала я здесь лаборанткой всего пару недель. Но потом произошли какие-то события, после которых к нам пришли из администрации, и спросили, есть, мол, желающие подзаработать, но только придется спускаться на несколько уровней ниже. Тогда еще кадровик посмеялся, мол, мужиков туда не затащишь, и приходится рассчитывать на вашу бабскую совесть. Многие из девчонок тогда не согласились, а я, дура, пошла – соблазнилась на женихов.

– А чего ж другие не соблазнились? – перебила ее Маргарита.

– А это ты у них спроси, правда, мало кто из них жив остался.

– Ты имеешь ввиду тот случай, когда всю лабораторию каким-то газом траванули? – спросила Маргарита, припоминая давний случай, наполовину стершийся из ее памяти.