– Не понимаю: как это касается нас с вами? – в ответ прошипел Трясогузов.

– Потом, как-нибудь, объясню, – она снова кивнула на дверь, к которой, скорее всего, прильнул Рыльский, если только за ним не следил Канарейкин. – Вот, возьмите ваши задачки, и 19-го числа, в семь утра быть здесь: моя смена начнется намного раньше.

– Понял вас, – ответил толстяк уже нормальным голосом.

– Прекрасно. Значит мы договорились?

– Конечно. До свидания.

– До свидания, – ответила Кондрашкина и Альфред направился к двери.

Рыльскому не терпелось войти и он, увидев на пороге Альфреда, немного растерялся.

– Лыжню! – крикнул Трясогузов.

Рыльский чуть ли не отскочил он резвого «лыжника», проехавшего, как катер, а потом, кашлянув, вошел в кабинет.

– Это я, – сказал он, оглядываясь на закрытую дверь.

– Вижу, – ответила Маргарита, отрывая глаза от заполняемых бумаг. – Дайте мне еще три минуты и кабинет будет свободен.

– Пожалуйста, пожалуйста – только помните, что тридцать минут вы себе прибавили, так что приходите на смену к половине седьмого – не ошибетесь, – на его лице появилась такая мерзкая улыбка, что Маргарита не преминула тихо сказать:

– Крыса.

– Что вы сказали? – спросил Рыльский, надевая свой халат, сняв его с общей вешалки.

– Нет, ничего – вам показалось, – ответила Маргарита и встала из-за стола.

Вечером у нее состоялся разговор с Полозовым. Профессор был сам не свой, узнав новости, достойные разве что достоверных слухов о начале ядерной войны.

– Марго, ты, конечно чудо…

– Причем тут я, Семен Павлович: это природа-матушка, ну и, счастливый случай в виде того слесаря.

– Как там его зовут, кстати? – зачем-то поинтересовался Полозов.

– Кажется, Сергей. А вам это зачем? – удивилась Маргарита.

Полозов глянул на нее, как на ребенка:

– Не плохо бы и его обследовать, раз такой случай, как ты считаешь?

Она через секунду кивнула:

– Точно – он первый, кто смог…

– Вот именно! – поднял Полозов вверх указательный палец. – Сколько случаев мы наблюдали, но этот, я бы сказал, поистине уникален, так что – вперед, коллега!

Маргарита радостно улыбнулась: еще одна научная работа в ее копилку, а уж начальство позаботится о том, чтобы дать жизнь ее дальнейшим исследованиям.

– Послушай, Марго, ты ей давала всё препараты, о приеме которых мы с тобой договаривались?

– Конечно! – ответила она. – А что такое?

Полозов помялся.

– Ты знаешь, есть у меня одно подозрение: думаю, что их действие – это, скорее, побочный эффект, нежели целенаправленное воздействие.

– Что вы хотите этим сказать? – непонимающим взглядом уставилась она на него.

– Скорее всего – это случайность, чем закономерность – вот, что я хочу сказать. И я думаю, нам придется на какое-то время остановиться в своем рвении.

– То есть, как? – чуть ли не вскричала она. – У нас же получилось!

Полозов досадливо махнул рукой.

– Это у подруги твоей получилось, а не у нас!

– И что?

– И ничего! Думать надо, и смотреть внимательнее!

– О чем думать, куда смотреть?

– Марго, ты же не маленькая девочка, и прекрасно понимаешь, что здесь не будет никакой новой жизни…

– Что вы такое говорите, профессор?! – вновь вскричала она.

– Ты можешь так не орать! – в свою очередь, крикнул он.

– Могу! – заорала она и встала с дивана.

– Аккуратнее – там сиденье, того и гляди, пружиной прорвется, – сказал он тише.

– Не мои проблемы! – бросила она снова. – Давно вам говорила: сходите к слесарям – они вам… Да какого черта? – снова вскричала она. – Почему я должна это выслушивать?!

– Если ты не успокоишься сама – это сделаю я, понятно? – сказал он, как можно тише, чтобы Кондрашкина прислушалась к его словам. Этот прекрасный способ подчинения был им подсмотрен в школе у одной учительницы. Она, проводя уроки, говорила так тихо, что ученики вынуждены были ее слушать, успокаивая друг друга, и, в кабинете стояла полная тишина.