. То есть, видимо, Викентьев работал над своим сочинением самостоятельно; он ничего не сообщает о том, кто его консультировал при написании столь специальной работы, особенно в вопросах перевода иератического текста! Вероятно, за эти годы – начиная с 1903-го – он большей частью сам освоил два вида древнеегипетского письма: иероглифическое и иератическое. Подобные случаи известны (например, практически сам выучил древнеегипетский первый отечественный египтолог Владимир Семенович Голенищев[88]), и, конечно, свидетельствуют о незаурядных способностях. Викентьев шлифовал свои знания иероглифики во время непродолжительной стажировки в Берлинском университете. Также, он, несомненно, учился в семинарии Б. А. Тураева, когда профессор приезжал в Москву в качестве хранителя голенищевской коллекции в Музее изящных искусств и для занятий со слушательницами Женских курсов, одной из которых и была Т. Н. Бороздина[89]. Английский справочник указывает, что Викентьев учил древнеегипетский у А. Эрмана и Б. А. Тураева; возможно, эти данные базируются на каких-то каирских архивных материалах[90]. А вот историю литературы в Московском университете преподавали хорошо (хотя, конечно, древнеегипетская литература в этот обзор вряд ли входила в сколько-нибудь серьезном и подробном виде, т. к. в конце XIX в. только начали появляться первые сборники переводов литературных текстов, а многие ныне знаменитые были еще только-только обнаружены, как, например, «Сказка о потерпевшем кораблекрушение», найденная В. С. Голенищевым в Эрмитаже «за конторкой»[91]. Так что студенческая работа была абсолютно пионерской во многих отношениях и раскрыла литературную одаренность Викентьева, а также истоки его первой серьезной публикации, осуществленной уже под руководством Б. А. Тураева (рис. 4). «Повесть о двух братьях» стала темой всей его научной жизни, объединив московский и каирский жребии. Он наконец-то нашел свое предназначение.

Университет Викентьев окончил с дипломом I степени за № 9835 от 17 марта 1915 г. (Приложение. Документ 12). Примечательно, что он решил поступать туда, когда сестра написала ему об устройстве кафедры египтологии (sic!) при университете. К сожалению, она не указывает источник своих сведений, но такой кафедры в университете никогда не было[92]. С 1915 по 1917 г. Франц Баллод (на латышский лад: Балодис Францис Александр; 1882–1947)[93] читал в университете спецкурсы: «Древнеегипетская литература», «Древнеегипетский язык», «Древнеегипетская культура и искусство»[94]. Есть сведения, что эти спецкурсы посещал В. И. Авдиев[95], мог ли что-то успеть Викентьев, диплом которого датирован 17 марта 1915 г.? Ранее, с 1912 по 1918 г. Баллод читал спецкурсы в Московском Археологическом институте – может, Викентьев посещал их? И не по совету ли Баллода он ездил в Мюнхен к фон Биссингу? Пока никаких архивных подтверждений этому не обнаружено.

С 1910 г. более или менее регулярно Викентьев консультировался у Б. А. Тураева[96], дававшего рекомендации по научной литературе и помогавшего что-то из нее достать, советы по переводам и т. д.

Так, в мае 1912 г. Б. А. Тураев пишет В. М. Викентьеву:

«Многоуважаемый Владимир Михайлович!

Ждал Вас в великий понедельник 1–2, как Вы писали, и не дождался; […] Простите, что теперь не сразу ответил Вам – масса дела. Вы меня спрашиваете о переводах Breasted’а[97] или Schneider’а[98]. Я вообще против переводов, которые завалили наш книжный рынок и не дают места оригинальным работам. Лучше попробовать дать что либо свое. В частности о Breasted. Что Вы думаете переводить – его или обработку Ранке