Путь привел канцлера к скамье у водопада, на которую он сел, находясь в состоянии невротического подъема, сродни влюбленности. Зигфрид был влюблен – влюблен в себя и свою, только что осознанную миссию. Сила его любви была такова, что надежно защищала сознание от чужеродных вирусов – ни одна другая идея сейчас ему была не страшна, ни одна не могла сокрушить его нервную систему, кроме рожденной его экзальтированным восприятием мира и себя в нем.

План реализации своего предназначения пришел в голову Зигфрида Бер вдруг и сразу, обозначившись в перспективе будущих свершений и развернувшись в мельчайших подробностях своего осуществления, подобно тому, как сознание ученого Менделеева показало результат его многолетних исканий во сне, явив ему упорядоченную систему химических элементов.

Зигфрид улыбался совершенно счастливо, смакуя оттенки посетившего его озарения. Приняв поистине судьбоносное для мира решение, канцлер планировал дождаться завтрашнего утра, которое, как известно, должно было стать мудренее сегодняшнего вечера. Больше Зигфрид ждать не собирался – действовать нужно было немедленно, и он, уверенный в своем неминуемом успехе, заснул полностью умиротворенным…

***

Вэл сидел на веслах небольшой лодки, с ее кормы Нина пускала по воде венки из ромашек, которых у ее ног лежала охапка. День выдался на редкость: небо затянуло облаками, солнце не жгло, на озере находиться было приятно. Нина оставляла венок на воде и смотрела, как он уплывает, покачиваясь на волнах, разбегающихся от весел, которыми неспешно греб Вэл.

– Какой замечательный день, – произнесла она с довольной улыбкой. – Самый настоящий выходной, какой бывает у людей. И все выглядит так безмятежно счастливо, будто нет ничего плохого в мире.

– О чем ты? День прекрасный, и в мире нет ничего плохого. Разве может быть плохо, когда нам так хорошо? – Вэл пристально всматривался в лицо жены.

– Вэл…

– Не будем о делах, родная. Дела начнутся завтра. Сегодня мы можем просто радоваться этому дню и тому, что нам так хорошо.

– Иначе и быть не может – медовый месяц все-таки.

– Разве так будет не всегда? – Вэл перестал грести.

– Нет… Дальше будет много лучше.

– Господи, ну и напугала же ты меня!

Нина ответила ему грустной улыбкой.

– Что с тобой? Ты с утра печальная. Я чего-то не знаю?

– Нет, Вэл. Все обычно. Сон не выходит из головы.

– Расскажи.

– Не будешь сердиться?

– На сон?

– На то, что вчера мы с Киром ходили гулять к старому замку, он в четырех километрах отсюда. Я знаю, ты просил не отходить далеко от дома, но мы и сами не заметили…

– Просил, – напряженно отозвался Вэл. – Но вы все равно пошли.

– Прости, сами не поняли, как… Не сердись, пожалуйста.

– Я не сержусь, Нина, я не умею на тебя сердиться, но беспокоюсь всегда, когда оставляю одну. Если с тобой что-то случится, я не знаю, что со мной будет…

– Я не одна, со мной Ева, Кир, Амели.

– Зачем вы пошли к замку? – спросил Вэл мрачно. – Вряд ли вы там случайно оказались. Случайно можно за угол завернуть, но чтобы четыре километра…

– Ты прав, – призналась Нина. – Мы шли лесом, разговаривали, и мне показалось, что ноги сами меня повели. Это так странно было, Вэл, клянусь, ноги сами повели меня туда, и мы пошли – очень интересно было посмотреть, куда я приду. Я понятия ни о каком замке не имела, а когда мы рядом оказались, мне почудилось, что раньше я его уже видела. Словно дежавю. Мы не смогли пройти внутрь – мост через ров был поднят, но меня не покидало, да и сейчас не покидает ощущение, что я когда-то была там: и во дворе, и в самом замке. Мне до сих пор кажется, что я смотрю из окна второго этажа и вижу Марка.