– Кажется, начинаю понимать, – медленно произнес Зигфрид, и в глазах его засветился недобрый огонек, никогда ничего хорошего не предвещавший. – А что о новом директоре управления говорят? Он же, вроде бы, человек мирный; мне показалось, вполне даже безобидный. О чем народ волнуется?

– Опасаются, что новый Торк учинит что-то подобное, какую-нибудь гадость. Люди ведь склонны преувеличивать и раздувать. Одна фамилия – этого хватит, чтобы затравить человека. Некоторые поговаривают, что это он прежнего директора грохнул, Рандероса, за то, что тот его уволил. На него, Торка, теперь всех собак повесят. На его месте никто бы сейчас не захотел оказаться, это уж точно, – деловито заключил Салье, допивая чай.

– Никто и не окажется, – задумчиво проговорил Зигфрид. – Что-то я напился, – добавил он определенно. – Можешь все уносить, Салье. Рад был поговорить.

Салье быстро поднялся, поклонился и стал убирать со стола. «И все? И никакой пакости не скажет? – с удивлением подумал он, унося чашки и блюдца. – И такое бывает в нашем доме?»

Когда Салье ушел, Зигфрид погрузился в раздумья, сосредоточенно глядя на цветущие флоксы. История белых Торков, так незатейливо поданная дворецким к чаю, показалась ему как нельзя более своевременной. Раскопать подробности такого события никакого труда не составит – всегда раскопаешь, если знаешь, что копать. Зигфрид знал не только, что, но и где – военный музей при штабе армии. «Пора навестить генерала в его штаб-квартире. Пора. Тем более, что в последнее время Родригес сделался напряженным, а иногда и вовсе выглядит подозрительно. Стоит нанести ему неожиданный визит», – решил канцлер, весьма довольный поворотом событий, предвкушая их развитие в ближайшем будущем в направлении, заданном лично им.

Мозг Зигфрида Бер работал сейчас в режиме активного использования накопленной информации, готовый в определенный момент перейти в стадию озарения. Биохимические процессы в организме канцлера менялись, ускоряя вещественный обмен, спящие в обычном состоянии нейроны включались в работу – Зигфрид пребывал в полной готовности сделать величайшее открытие своей жизни.

Знал ли об этом единовластный и великолепный, передвигающийся в синей тоге по бирюзовому траволатору к каскадному водопаду, определенно сказать трудно, но, очевидно, какие-то изменения, происходящие в его сознании, он ощущал, поскольку начал испытывать странное смешение состояний от невероятной сосредоточенности до иступляющей экзальтации, заставляющей его сердце биться чаще и замечать необыкновенное во всем, что его окружало. Состояния эти поначалу сменяли одно другое, ненадолго удерживая нервную систему Зигфрида в своей власти, но с каждым моментом времени интервалы их перехода сокращались, пока наконец оба они не соединились и не стали одним. И тогда привычное самообладание покинуло канцлера, ввергнув его в пучину обостренного восприятия, позволяя сознанию выйти за пределы обычности.

То, что сейчас открылось Зигфриду, перевернуло его представления о жизни и себе самом – все, что было до этого, было лишь подготовительным этапом к решающему событию, ради которого Зигфрид Бер и появился на свет. Прежние его притязания на власть, мысли о новом миропорядке казались ему теперь недоношенными, слабыми эманациями, не имеющими права на существование. Они, словно тени, закрывали свет истины в его глазах, а теперь, опознанные и отринутые им, освободили пространство сознания для ясности мысли: Зигфрид Бер – открыватель иного пути человечества, и только ему под силу повести людей, только ему известно, куда этот путь ведет.