Я нащупал в глубоком кармане плаща конверт с пачкой новеньких сотенных купюр. Это помогло завершить затянувшийся диалог.

– Тут десять тысяч. Ты говорила, есть ещё что-то.

– Да, вот визитка юриста. Поезжай сегодня, это важно. Они серьёзные люди.

У Корнелии есть ещё одна неприятная особенность – все её сценарии взаимодействия с окружающими заранее разбиты на сценки, заготовки. По всей видимости, это связано с нехваткой контроля, уважения или любви. В этих сценках она считает необходимым указать тебе на твоё место, научить. И вот она ждала моего конверта и только после вручила визитку. Мне удалось прочувствовать этот момент – как она натирает в кармане эту несчастную бумажку, сминает её в ожидании отработки сценария, команды. Есть в этих сценках нечто садистское, будто она дрессирует всех вокруг, будто в кармане не визитка, а кусочек сыра, и всё, что требуется, – встать на задние лапы. Ждать она может бесконечно, всякое смущение или смятение ей чуждо, да и уважения к чужому времени она не имеет.

– Что за юрист?

– Дом. Она решила оставить его тебе. Конечно же. Да и я сразу ей сказала, что мне он не нужен, тут нечего делить. – Корнелия отвернула голову и говорила всё это кому-то справа, часто поправляла шляпу и периодически нервозно щурила глаза, будто что-то вспоминая.

– Что ж…

– Не знаю, попробуй продать его хоть за сколько-то. Я этим заниматься не хочу, у меня нет времени, да и что там за деньги – сущая мелочь. Там и при ней-то жить невозможно было. Но что поделать, теперь это твоя забота, давай быстрее разделаемся с этим.

После этих слов она повернулась и ушла.

Я не понял, что она имела в виду под «разделаемся с этим», но, видимо, это намёк на то, что деньги от продажи дома нужно отдать в фонд пресловутого тётиного долга. Мысль эта потом затерялась в моей памяти, наверное, по причине того, что не была ничем подтверждена и этот дом пока казался фантазией. Мифом, который не удавалось поместить в существующий контекст.

Мероприятие, как всегда, затянулось. Мне повезло: до меня очередь произнесения формальной речи так и не дошла. Я стоял и смотрел на гроб. Не на тётю, а на сам гроб – уродливый ящик с прибитыми степлером украшениями, которые должны были скрыть дешевизну сырого соснового короба, сколоченного на скорую руку. Дешёвый, – очевидно, этим занималась Корнелия. А что толку, будь он дорогой? Гроб – это даже не мебель. Кто им пользуется? Мертвец? Из чего гроб должен быть сделан? Его даже нельзя считать упаковкой: упаковка служит для сохранения содержимого, а тут, наоборот, чем быстрее сгниёт, тем лучше. Зачем тогда все эти украшательства и имитация? А главное, имитация чего? Что является прототипом, оригиналом? Дешёвый гроб – это имитация дорогого гроба, но дорогой гроб – это тоже имитация? Как выглядит идеальный гроб? Человек должен лежать в чём-то в могиле и какое-то время до неё. Тело имеет форму и массу, его неудобно таскать как мешок, его надо положить в коробку. Но откуда взялся этот образ горизонтального платяного шкафа из красного дерева? Всему виной египтяне? Какая-то компиляция мебельных мотивов, грубо очерчивающих форму человеческого тела, вдобавок с хромированной фурнитурой, как в междугороднем поезде. Предположу, что гроб должен красиво смотреться в церкви, соответствовать деталям интерьера – блестящим подсвечникам, лавочкам с похожими, натёртыми до блеска ручками, а ткань внутри должна сочетаться с одеждами святых отцов и прочими тряпками. Всё вместе – некая театральная постановка. Ну оставляли бы тогда всю это красоту там – зачем в землю закапывать, пачкать? Можно переложить во что-то попроще или вывалить в яму. Хорошо, не вывалить – аккуратно положить. Неудобно. Получается, гроб скорее транспортное средство? Вроде повозки, только без колёс и лошади…