Ещё я безоговорочно доверяю Брайану. После всего, что мы прошли, я не могу ему не доверять. Мы с ним прекрасно понимали, насколько люди в кабинетах не важны и нужно делать нечто по-настоящему интересное, несмотря ни на что, и выстроили соответствующие взаимоотношения. Никакие каталоги и голосования не должны были пошатнуть это.

Мы припарковали машину на площадке перед кладбищем, встретились с мамой. Перед погребением она с родственниками посетила церковь. Нас не позвали. Мама, словно детям, раздала нам букеты гвоздик, несмотря на то что мы догадались приобрести парочку. Она молча взяла меня под руку, и мы отправились дальше.

Не могу есть так рано, меня подташнивает. Выкурил пару сигарет, и теперь подташнивает ещё сильнее. Я стараюсь дышать глубже, спасаюсь воздухом кладбищенских хвойных деревьев. Думаю исключительно о том, где спрятаться в случае чего. Почему-то любые похороны обязательно проходят рано утром в самый промозглый день. Эти не исключение – отвратительная погода, отвратительное настроение, особенно в ожидании разговора с Корнелией. Она из тех, с кем общение на совершенно любую тему закончится испорченным настроением. Любую новость и досужий разговор она свернёт в тупик: всё плохо, жизнь – разочарование, нет ни надежд, ни перспектив, все мы жалкие пешки в игре, в которой невозможно выиграть. Живы, кстати, лишь потому, что Бог дал нам шанс и немного времени на то, чтобы переосмыслить своё жалкое существование. Но не все люди понимают это, и, как ни странно, не понимают в основном богатые и успешные – именно от них исходят все беды, хаос и грех. Идея не нова. В концепцию прекрасно вписывается перераспределение благ и горестей – страдания нужно забрать у страдающих и поделить на всех поровну, про блага я вообще молчу. В целом её просьба насчёт денег не была неожиданностью.

Я держал в кармане небольшую сумму и искал глазами Корнелию, чтобы отделаться от неё, выслушать мрачные суждения, отдать деньги и затеряться в толпе. Я шёл и подбирал слова сожаления и утраты, такие, после которых непросто продолжить диалог и завести его в тупик.

Людей не прибавилось, тётя за последние годы растеряла всех друзей, и остались немногие – те, кто готов был терпеть её паранойю и замкнутость. Остальных, по рассказам мамы, распугала Корнелия – скандалами, упрёками и подозрениями, а также унаследованной от тёти паранойей. Замкнутой Корнелия не была, всегда находила, в кого разрядить обойму своих безрадостных умозаключений. И вот я разглядел её в компании нескольких женщин и полноватого мужчины в очках, наверное её мужа. Увидев нас, она будто вздрогнула и сделала несколько шагов навстречу, целясь глазами в меня. Она явно настроена решительно, бодро, и, кажется, формат мероприятия её не смущает. С пищеварением у неё, очевидно, тоже всё в порядке. Джейн с мамой, заметив опасность, предательски отстранились.

– Я тогда по телефону не хотела тебе это всё говорить, у меня, знаешь ли, дома дети, и я не хотела, чтобы они узнали, какой у них дядя…

– Корн…

– Так вот, я хочу у тебя спросить: как тебе вообще в голову пришло сказать такую дикость? Почему я должна выслушивать от своих друзей, что мой братец, видите ли, высказывается против Бога на какой-то вонючей подпольной радиостанции? Что бы сказала тётя, услышав такое? Мне даже стыдно говорить это сейчас!

– И тебе привет. – Я немного опешил от напора и только ближе к концу фразы понял, о чём речь. К слову, с её детьми я незнаком, так что можно не беспокоиться о репутации. – Я сюда не ругаться пришёл. – Беру букет в обе руки, чтобы создать барьер между нами. Ненавижу истерики – сразу захотелось оттолкнуть Корнелию подальше и вдогонку кинуть букет, но я взглянул на маму – она явно ждёт, что я буду добр к сестре.