«Ага. Зато ты мать года».

– Редко звонишь, – продолжает она давить на мозг. – Дай бог, только по праздникам. Про внуков я вообще молчу.

«Ну б*я, началось».

– Мам, мы это уже обсуждали.

– Обсуждали? – она поднимает брови. – Ты так это называешь? Одна фраза: «Не хочу говорить об этом» – и все?

Пауза.

– Пора забыть его… Уже пять лет прошло.

«Вот зачем она это сказала?»

– Все, мам. Я больше не хочу об этом говорить.

– …

Забираю поднос с закусками и оставляю ее наедине с запахом дорогого кофе и выдуманными картинками из журнала «Домашний очаг».

Гостиная.

Приторно улыбаясь, ставлю поднос на стол и ретируюсь в угол. Кукла с теткой уже куда-то свалили.

«Один час. Потом скажешь, что у тебя самолет, и беги».

Мать возвращается. Берет бокал с шампанским. Кончик ножа касается стекла – дзинь. Достаточно одного звука – разговоры обрываются на полуслове.

«Слишком пафосно, мамочка. Переигрываешь».

– Сегодня мы собрались, чтобы почтить память Джона. Мужа. – Взгляд на меня. – Отца. Друга.

Продолжает смотреть в мою сторону.

– Скажешь пару слов?

«Пару слов? Лишь бы не сорваться».

Поднимаю бокал. Все смотрят на меня, как на президента в день инаугурации.

– Ну… Джон… э-э-э… отец был… – Пауза. Вдох. Скорбный взгляд на фото. – Человеком с большими амбициями.

Тишина. Напряжение в комнате – аж стекло фужеров звенит.

– Правда, его планы редко пересекались с семьей.

Кто-то выдохнул. Кто-то застыл с бокалом, на полпути поднесенным ко рту.

– Что? Ты о чем? – мать прищуривается, словно пытаясь убедиться, что не ослышалась.

«Ну вот, меня понесло».

– Если бы он действительно дорожил семьей и наследием, он бы не оставил компанию этому сраному Джиму Моррису.

– Дорогая, но ты сама всегда была против участия в делах отца. А Джим… он же как член семьи.

– И где сейчас этот ваш член семьи?

– Хочешь, скажу где?..

«Так, держи себя в руках. Ляпну лишнего – она начнет звонить Джиму».

– Неважно. Я поеду. Самолет.

Мать уже завелась:

– Нет, договори уж! Джон пахал как проклятый. Недвижимости и акций тебе более чем хватит на оставшуюся жизнь. И еще детям останется… если они у тебя будут.

– Акции? – усмехаюсь, качаю головой. – Скоро ими можно будет подтереться.

«Черт, проговорилась. Ладно, деньги от Гарри завтра придут. Вряд ли Джим, даже если и узнает, сможет сложить два и два».

– А недвижимость… Дома в Теллурайде и на озере? Я их продала сегодня.

– Как продала? – мать резко побелела. – Ты… продала дом на озере?

– Да, мам. Прямо сегодня.

Голос матери ломается:

– Но… Это же память… Он так любил этот дом…

Она оседает на диван. Ее окружают тетушки, сыплются утешения и охи.

Остальные смотрят на меня осуждающе, будто в семье королевских корги случился помет от дворняги.

Ставлю бокал на рояль. Беру сумку.

Дверь за мной захлопывается. Шоу окончено.

Достаю Winston, зажигалку – вдыхаю густой дым полной грудью.

«Мне срочно нужно выпить. Что-то крепче тринадцати градусов».

Она кое-как пробилась сквозь толпу назойливых туристов, оккупировавших барную стойку. Все просто: каблук – в мокасины за штуку баксов, поглубже.

– Ой, извините, я такая неловкая! – с блеском в глазах и без малейшего стеснения сдвинула парня плечом.

Тот уставился, будто впервые увидел женщину, которая так нагло вторглась в его личное пространство.

Клементина щелкнула пальцами по стойке:

– Эй, красавчик. Двойной Bulleit, без льда.

Бармен поднял взгляд, кивнул с легкой улыбкой:

– Содовую?

– На **р содовую.

Турист с помятыми мокасинами фыркнул и растворился в толпе.

Стук бильярдных шаров, громкий смех – хаос в воздухе. Клементина спокойно ждала свое лекарство от реальности.

«Отпускается без рецепта».