«И навигация…”, – добавил Джакс с мостика. «Я не могу даже определить, в какой стороне «был» вход в эту зону. Пространственные координаты скачут. Голографическая карта показывает, что мы находимся внутри сферы радиусом в несколько метров, а потом расширяется до парсеков. Это… это просто набор случайных чисел!»

«Арис, есть ли какая-то связь между этими системными сбоями и тем, что показывает твоя аппаратура?» – спросила Елена.

«Определенно», – ответил Арис. «Системы корабля – это физические объекты, подчиняющиеся законам физики. Если эти законы перестают быть стабильными, то и системы не могут работать предсказуемо. Они подвергаются воздействию тех же темпоральных и пространственных флуктуаций, что и мы. Компонент может внезапно „состариться“ и выйти из строя, потому что в одном из „временных срезов“ он уже отработал свой ресурс. Или „омолодиться“, потому что в другом срезе он только что сошел с конвейера».

Кенджи тоже включился в разговор. «Мои биометрические мониторы показывают то же самое на биологическом уровне, Капитан. Член экипажа „А“ может иметь идеальные жизненные показатели в один момент, а в следующий – симптомы ускоренного старения или неизвестной болезни. Это не болезнь в привычном смысле. Это… биологическое отражение темпоральных флуктуаций, о которых говорит Арис. Наши тела, как и корабль, „переключаются“ между разными временными состояниями».

Арис слушал их, и чувство безысходности нарастало. Его приборы не просто показывали хаос. Они показывали, что их хаос – хаос в системах корабля и в биологии экипажа – был прямым следствием этого фундаментального, немыслимого искажения.

«Значит…”, – голос Елены был тихим. «Значит, наши научные приборы… они просто показывают нам, насколько мы не понимаем, что происходит?»

«Именно, Капитан», – признал Арис, опуская взгляд. «Мы как ученые из Средневековья, попавшие в атомный реактор. У нас есть инструменты, но нет концепций, чтобы понять данные. Наши теории не работают. Законы природы, какими мы их знаем, здесь не действуют. Или действуют… по-разному. В разные „моменты“, которые одновременно являются одним „моментом“».

Он осознавал тяжесть своих слов. Их главное оружие – наука и понимание – оказалось бесполезным. Они были слепы в этой сюрреалистической буре.

«Есть ли хоть какая-то зацепка, Арис?» – спросила Елена. «Хоть что-то, что можно использовать?»

Арис посмотрел на свои мониторы. Хаотичные линии продолжали танцевать свой безумный танец. «Единственное, что я могу сказать с уверенностью… это то, что источник этих флуктуаций находится где-то… в центре этой зоны. Чем ближе мы к нему, тем сильнее и хаотичнее становятся искажения. Возможно… возможно, если мы доберемся до самого ядра, мы сможем понять, что вызывает этот эффект. Или найти способ его остановить».

Это была слабая надежда, основанная на единственном наблюдаемом «законе» аномалии – усилении эффекта к центру. Но в условиях, когда все остальное рушилось, даже такая зыбкая зацепка казалась спасательным кругом.

На мостике, в Инженерном, в медицинском отсеке – все понимали. Их научные знания оказались недостаточными. Команда «Зирон», привыкшая полагаться на точные данные и проверенные законы, оказалась в месте, где наука была бессильна. Теперь им предстояло столкнуться с аномалией, которая не поддавалась анализу, и которая уже начала менять их самих.

Прошло неопределенное количество времени с момента входа в зону аномалии. Часы на стенах «Авангарда» показывали все, что угодно, кроме синхронного, последовательного времени. Ощущение дезориентации, знакомое по первым часам, теперь стало постоянным фоном, к которому, с трудом, но привыкали. Однако мелкие странности Главы 5 были лишь предвестниками.