В один день я лишился авторитета, который зарабатывался долгим упорным трудом. И во всём была виновата девчонка.

Оля жила в доме напротив. Ну, если быть точнее, не совсем напротив, и не совсем жила. Дом её бабушки находился чуть правее нашего, но был виден из окна. Дом бревенчатый, обнесённый плотным дощатым забором. Штакетины со временем потемнели, калитка же была недавно покрашена и выделялась на тёмном фоне свежей голубой краской. Во дворе росли яблони – настоящий сад, бывший редкостью в санаторском посёлке. В доме жила старушка, облик её почему-то не запечатлелся в моей памяти, но помню, что она была добрая и по осени пускала нас, мальчишек, подбирать в саду опавшие яблоки. С дерева срывать плоды не разрешалось. Но кто из нас мог удержаться от искушения? А вдруг они вкуснее? Я попробовал было – нет, с дерева яблоки кислые, но когда запрещают, даже кислое кажется сладким. Итак, яблоки были сладкие, ароматные, и их запах навсегда связался у меня с девочкой в голубом ситцевом платьице. Оля вообще-то проживала в Уфе со своими родителями, а к бабушке приезжала на выходные и каникулы. С санаторскими мальчишками она почти не общалась, лишь Резеда и Наташка изредка играли с ней в девчачьи игры. От наших поселковых девчонок Оля отличалась серьёзностью и длинной косой, которой, я знал, завидовали даже взрослые тётеньки.

По моим представлениям девочка эта была существом из другого мира, а к таким нужно относиться с благоговением. Она казалась нежной и яркой бабочкой-махаоном, к красоте которой нельзя прикасаться руками, иначе можно погубить её. Из робости я старался наблюдать за ней со стороны, ничем не выдавая любопытства к маленькой женщине. Несомненно, она была той самой принцессой из приключенческих книжек, ради которой рыцари и совершали бессмертные подвиги.

Честно сказать, на Олю я обратил внимание благодаря Хамиту из соседнего дома. Хамит был старше меня на один класс и намного сильнее. В меру толстый, широколицый, с низким сипловатым голосом – одним словом, типичный двоечник. Пытался петь на бог весть откуда взявшейся гитаре дворовые песни. Пение было никудышным, но, поскольку больше певцов во дворе не наблюдалось, вечерами собирал вокруг себя мальчишек и девчонок. Песни звучали тоскливо и трагично:

Я плачу о тебе днём и ночью,

Я плачу, я одну тебя молю.

Я плачу о тебе, я плачу о судьбе,

Я плачу, я рыдаю, дорогая.

В жаркий летний день он выходил из дома и садился в тени у подъезда прямо на асфальт, прислонясь к стене, и долгие часы проводил в таком положении. Я поначалу не понимал смысла его великого сидения, мало ли по какой причине человек может сидеть часами недвижно. Видимо, со временем медитировать в одиночку Хамиту стало скучно, и он стал привлекать к странному занятию и меня. Мне было все равно где сидеть, уткнувшись в книгу, поэтому я не стал возражать и составил ему компанию.

– Выбрось книгу, – сказал Хамит, – я тебя не для этого позвал.

– А для чего? – удивился я. – Ты ж молчишь битых три часа…

– Посмотри на девочку через дорогу.

Я посмотрел. На скамейке у дома сидела Оля. Точно так же, как и я, – с книжкой. Она читала прямо под палящим солнцем. Возможно, заодно и загорала.

– Так ты в неё втюрился! – догадался я. – Так вот ты о ком плачешь днём и ночью!

Хамит скрежетнул зубами, злобно сверкнул восточными очами, но сдержался и промолчал.

Надо сказать, к девчонкам я в ту пору относился плохо и жениться на них, как предлагал Наилька Акбашев, никогда не собирался. Более того, в классе считалось дурным тоном сидеть с девочкой за одной партой – точно как в книжке про Тома Сойера и Гекльберри Финна. Это было просто невыносимо для настоящего мальчишки, потому что с девчонками сажали в наказание лишь хулиганов и двоечников.