Армяне – жители Нахичевани – говорили по этому поводу так: «Дайте нам ваш кишка, а когда, Бог даст, у вас будет пожар, то мы вам два кишка дадим».

Конечно, я чрезвычайно гордился, что такую же блестящую каску, тяжелую брезентовую робу и брюки, подпоясанные ремнем с форменной бляхой, носит мой отец. Пожарная охрана была на особом положении: их даже в баню пускали с почетом, вне общей очереди.

Надо сказать, что все эти годы отец участвовал в художественной самодеятельности и в своем кругу считался «звездой» сцены. Со своими коллегами он играл в Театре рабочей молодежи в Нахичевани. Каждый поход в этот театр был для меня праздником. Самодеятельная театральная группа, в которой выступали мои родители, нередко объединялась с «синеблузниками» в одну агитбригаду. Свое название «Синяя блуза» получила от униформы, в которую были одеты ее участники. Синяя блуза – традиционная рабочая одежда пролетариев Европы. Этим термином пользовались Маркс и Энгельс. Сценарий для каждого очередного выступления синеблузники чаще всего готовили сами. На сцену они выходили под звуки веселого марша: «Мы синеблузники, мы профсоюзники, нам все известно обо всем, и вдоль по миру свою сатиру, как факел огненный, несем». Это называлось «парад-антре», или «марш-парад», являвшийся своеобразной зарядкой выступления. Заканчивалось выступление всегда одинаково: и артисты, и зрители пели «Интернационал».

Как-то во время представления я, не выдержав, закричал на весь зрительный зал: «Смотрите, а вон мой папа!» Акустика там была замечательная, в тишине разносилось далеко и довольно громко. Поэтому мой выкрик вызвал дружный смех.

Ясно помню свое восторженное состояние, когда впервые сам прочел надпись. Мы шли по улице, и мама все мучилась, пытаясь учить меня азбуке, что называется, традиционным методом, по буквам: «А, бэ, вэ…» А я вдруг увидел вывеску и говорю: «Мама, смотри – ЕПО!» (на заключительном этапе НЭПа^>2 многочисленные мелкие магазины были объединены в единую сеть под названием ЕПО – единое рабоче-крестьянское потребительское общество). Мама так обрадовалась, сказала мне: «Правильно, сынок!»

Так я сходу начал читать. Сам, без родителей, без чьей-либо подсказки нашел, где находится ближайшая библиотека, и пошел записываться в нее. Библиотекарь, завидя такого мальца, как я, удивилась:

– Мальчик, может, тебе дать почитать сказки? – скептически спросила она, окидывая меня взглядом: моя голова едва виднелась над столом.

– Ну уж нет, – уверенно ответил я. – Дайте мне нормальные книги!

Моему возмущению не было предела: я уже самостоятельно выписывал газету «Пионерская правда», а тут мне предлагают какие-то смешные сказки!

Книгу я прочитал довольно быстро. Пришел ее сдавать, чтобы взять новую, а работница библиотеки, не поверив в мои способности, решила проэкзаменовать меня: «Ну, Витюшенька, как тебе? Понравилось?» – «Понравилось». – «А о чем эта книжечка? Ну-ка, расскажи, о чем?» И я рассказываю содержание от а до я. А на дворе 1927–1928 годы, мне лет пять, не больше.

Самостоятельно в 1930 году первого сентября я пошел в школу – не родители меня отвели. Школа называлась «№17 имени Всеобуча^>3».

Приходит преподаватель, женщина, в элегантном костюме – бант белый, блузка, волосы гладко зачесаны назад. Звали мою первую учительницу Нина Александровна, интеллигентнейшая женщина. На уроке Нина Александровна усадила нас за парты, вызывала по списку, знакомилась. И лишь в самом конце урока показала, как пишется буква «А». Я уже давно умел читать и писать, но все же старательно вместе со всеми, а со мной за одной партой сидели взрослые ребята, намного старше меня, выводил одну букву за другой. Оказалось, во время занятий нельзя разговаривать. Это было неприятной неожиданностью. В остальном же мне все понравилось, особенно учительница. Когда она говорила, то можно было заслушаться… В ней все светилось, все было легким и воздушным.