Клетки памяти начинают открываться, как соты в пчелином улье. Открываются, и появляется «мед памяти». Это очень специфическое ощущение… Я сам в это не верил, и когда мама начинала говорить о своем детстве, думал: «Ну как она помнит?!», а теперь и сам это понимаю…
Ранние впечатления, думаю, у всех носят отрывочный характер. Они не претендуют на системность и логику, зато в них таится ключ к будущему, к судьбе человека. Никому не интересны стариковские жалобы и ворчание. Поэтому я хочу говорить о своем детстве и юности.
В отличие от писателя Льва Толстого, который в автобиографической повести «Детство» утверждал, будто бы помнил себя с годовалого возраста, я более или менее отчетливо помню себя лет с четырех-пяти. Самые ранние мои воспоминания – ростовские. Тогда я еще не умел читать. Сначала воспринимал буквы как визуальную информацию, как некие объекты. Затем стал отличать одну букву от другой и понимать их значение, и, наконец, они слились для меня в цельный текст. Это была настоящая революция, перевернувшая мое сознание! Для меня мир, как я научился читать, словно поделился на до и после.
Жили мы с родителями в Нахичевани – районе Ростова-на-Дону, отданном для проживания армянам, переселенным из Крыма Суворовым по приказу императрицы Екатерины II. Их поселили там, чтобы спасти от уничтожения татарами. По крайней мере, так гласила официальная версия. Ростов и Нахичевань до начала XX века были двумя самостоятельными городами, хотя экономически и культурно взаимосвязанными. Их даже называли «женихом и невестой».
Благодарные армяне поставили Екатерине II памятник в Нахичевани. После революции этот памятник снесли и вместо императрицы водрузили на постамент Карла Маркса. Есть в этом какая-то злая ирония, игра судьбы: вместо немки Катеньки немецкий еврей Карл. Площадь тоже переименовали, назвав ее в честь властителя революционных дум – площадью Карла Маркса.
На площади, вблизи собора и базара, располагался ТРАМ (Театр рабочей молодежи) – громадное здание, построенное в конце XIX века и бывшее подлинным украшением города. До его постройки функции театра выполняли здесь зимой амбар в частном торговом здании на базаре, а летом – открытая сцена в клубе. В основу проекта честолюбивыми армянами был положен план Одесского городского театра.
Папа с мамой очень любили ходить в театр и часто брали меня с собой. Сохранилось у меня одно воспоминание, такое яркое, точно дело было вчера. Было мне года четыре, может, чуть меньше, как мы семьей пошли в театр. В Ростове как раз гастролировал знаменитый оперный певец Леонид Собинов. Билеты на представление отец приобрел в обмен на продукты. Там я впервые увидел оперу «Евгений Онегин». Она у меня в голове и сейчас – яркая и красочная постановка середины двадцатых…
И «Лебединое озеро» тоже помню, балет: как Белый Лебедь билась о невидимую преграду, как выплывали из озера и поднимались на сцене белоснежные лебеди.
Какая сцена! Она все еще стоит у меня перед глазами.
Крещение водой Дона
Свой первый ростовский адрес я не забыл: 2-я Комсомольская, дом 58. Письма можно писать, да некому…
Жили мы в частном доме, точнее, снимали его. Во дворе был просторный флигель, веранда, дворик был обнесен небольшим забором, была еще собачья будка и летняя кухня.
Традиционно во всех домах Нахичевани были ворота и парадный вход. По вечерам нахичеванцы ходили друг к другу чаевничать в саду, рассказывали колкие анекдоты, а утром шли к тем, кто был героями этих анекдотов. Папа посмеивался добродушно, слушал пересуды горячих армянских соседей и никогда не встревал с ними в споры.